— Конечно, он, а кто же? — Вера удивленно заморгала. Кащенко глядел орлом. Он взял Верину руку и поцеловал. Брегет сказал:
— Я тебе, Вовка, завидую. Белой завистью, конечно. Поздравляю с законным браком. Первый ты из нас.
— Смелого пуля боится, — некстати добавил Боровков.
— Уж ты-то на такое не способен, — шепнула ему в ухо Кузина.
— Я способен на большее, — уверил ее Боровков. — Случая не было себя показать.
Сидели они еще часа полтора, по привычке подшучивали друг над другом, но подчеркнуто вежливо обращались к Вере. Каждый, сам того не сознавая, старался выглядеть перед ней в наилучшем свете. Только Кузина попробовала подпустить в ее адрес какую-то изысканную шпильку, но была укорочена Боровковым.
— Ты прибереги, Галка, свой макиавеллизм до лучших времен.
— Ба, какие мы интеллигентные!
— Мы — да.
Кузина надулась, но ненадолго. Она была добрая девушка, несмотря на свою роковую внешность. Она предложила Вере встретиться на другой день, обещая поводить по Москве и показать места, которые женщине необходимо знать. Но и тут ее ждала осечка. Вера легкомысленно заметила:
— Ой, как здорово! Ведь мы и Володю возьмем с собой?
— Зачем он нам нужен?
— Без Володи я не пойду.
Кащенко млел. И было от чего. Вера так выигрышно отличалась от их оголтело сумасбродных подружек-студенток. В лотерее жизни ему, кажется, выпал добрый выигрыш. Впрочем, подумал Боровков, время покажет, сентиментальное обожание на этой стадии еще не гарантия семейного благополучия. Ему скоро наскучил безмятежный застольный треп. Сессия кончилась, он благополучно вынырнул из круговорота зачетов и экзаменов, надеялся — выздоровевший, а оказалось, загнавший болезнь вглубь. С новой мукой вспоминал о той волшебной ночи с Верой Андреевной. Боже мой, как она была покорна! Теперь она с художником. Он ложится в постель, а она приходит из ванной, умытая, безгрешная, снимает халатик и швыряет его на пол…
Боровков скрипнул зубами, поднялся.
— Пойду я, ребята. Еще в один дом надо заскочить.
— Мы же договорились в кино? — удивился Кащенко.
— В другой раз.
Тихий предзимний вечер окружил его шорохом машин, посвистыванием водосточных труб и множеством невнятных дыханий. Дитя Москвы, он долго брел наугад, не узнавая улиц, но верно держа направление. Поднималась в нем новая кручина. «Все узелки нынче разрублю, хватит!» — бормотал себе под нос. Прохожие, перехватив его угрюмый взгляд, обходили его стороной.
«Ты мне жить мешаешь!» — сказал он Вере, будто она его слышала. Увидев пустую, припорошенную инеем телефонную будку, обрадовался. Судьба послала ему знак. Покопался в записной книжке, нашел нужный номер. Будка стояла на отлете, как избушка лесника. Ксюта сама сняла трубку.
— Ты мне и нужна, — сказал Боровков деловито. — Ты меня узнала?
— Узнала.
— Ты помнишь, о чем мы говорили в прошлый раз?
— Помню.
Боровков немного подумал.
— Ксюта!
— Да, Сережа.
«А может, ничего не надо, — подумал он. — Может, и заводиться не стоит. Она совсем ребенок». Но тут он вспомнил, как она целовалась. Так дети не целуются.
— Я не звонил, потому что был не совсем свободен. Ты понимаешь?
— Конечно, понимаю.
«Что там она понимает, интересно?» — подумал он.
— Я был не свободен, но скоро надеюсь освободиться. Да и то сказать, нам ведь с тобой не к спеху, верно?
— Ты меня держишь про запас, — весело догадалась она.
— Не совсем так, Ксюта. Я погибаю, а спасти меня можешь только ты.
Она пробормотала что-то невразумительное. К будке подошел мужик в клетчатом пальто.
— Что?! — крикнул Боровков.
— Ничего, Сережа. Я говорю, смотри не опоздай.
— Ах, вот как. Ты мне угрожаешь?
— Сереженька, — заспешила она. — Я по тебе соскучилась. Ты мне иногда снишься, но очень редко почему-то.
— Я тоже по тебе соскучился, — холодно сообщил Боровков. — Я же тебе сказал, попозже перезвоню.
— Нет, ты этого не говорил.
Мужик подергал дверь в будку. Боровков погрозил ему кулаком.
— Слушай, малыш. Тут какой-то ненормальный рвется. Вроде вооружен. Так что до свиданья. Не отходи от телефона.
Выйдя, он попенял прохожему:
— Я и минуты не разговаривал.
— Извините, я вас через стекло не разглядел.
В будке не было стекла, дверь зияла уродливой дырой, но ответ показался Боровкову вполне убедительным.
Часа полтора он кружил по улицам — без цели, без всякого смысла. На душе было серо, как в пургу. Патом вдруг с удивлением обнаружил, что до дома Веры Андреевны рукой подать — пять остановок на троллейбусе.