Она выздоровела…
Давно потеряла Анастасия Ивановна четкое представление о том, кто у них с дочерью главнее, кто кого слушается, кто кому дает советы. Давно знала: ничто так не властно над ней, как слово и желание дочери. Это рабство, в которое она сама себя погрузила и которое никак ее не возмущало и не смущало, — оно одно давало ей мужество спокойно переносить пустую череду дней, мелких событий, скучных разговоров.
— Даже не верится, — сказала Наденька, рассеянно взглядывая на кавалера и сладко причмокнув.
— Во что не верится?
— Что люди летали на луну. Неужели летали? Вот ты сам можешь в это поверить?
— Смеешься? Как же не верить, если они там были. Снимки опубликованы, камней навезли.
— Ах, вот как, — сказала Наденька. — Вот, значит, как. А откуда ты знаешь, что эти камни с луны, а не из ближайшего леса?
— Хочешь меня разыграть, что ли?
— Хочу завести с тобой интеллектуальную беседу. Потому что ты уже пять минут смотришь неотрывно мне в рот. Тебе жалко мороженого? Не бойся, я сама расплачусь.
Парень не психанул, как она рассчитывала, усмехнулся:
— Не заводись. После экзаменов у всех нервишки не в порядке.
— А зачем ты меня заманил в кафе? Зачем? Ты за мной ухаживаешь?
— Я не умею разговаривать в таком стиле.
— Интересно. Заманил девушку в западню и молчит теперь, как сыч. Изволь развлекать случайную подругу.
— Не думал, что ты такая зануда.
Наденька прикусила губку, фыркнула:
— Зато я красивая и необидчивая.
Она объелась мороженым, но упрямо выскребала третью вазочку. Виктор не смотрел ей в рот, он как раз вообще избегал ее взгляда. Два дня назад он увидел эту девушку на факультете и точно споткнулся. Длинноногая, с пышными, стекающими по плечам светлыми волосами, с нервным изящным лицом, она поманила его чем-то несбыточным, что было много важнее всяких экзаменов. Радости он не испытал, как, впрочем, и смятения. Занимаясь, составляя шпаргалки, Виктор помнил, что вскоре опять непременно ее встретит и подойдет к ней. Это была не догадка, а абсолютная уверенность. Сейчас Надя казалась ему еще изысканней и недосягаемей, чем там, на факультете. Виктор готов был поклясться, что никогда не видел лица прекраснее и не слышал голоса более чарующего. Он отвечал ей деревянными фразами и неожиданно для себя, похолодев, обозвал занудой. Теперь она, конечно, встанет и уйдет. Поди догоняй. Виктор был умным юношей и часто спешил, чуть ли не ломая ноги на крутых поворотах. Он приблизился к той возрастной черте (у каждого своей), где человек либо внезапно останавливается и начинает вертеться, подобно собаке, укушенной за хвост, либо проскакивает ее без вреда для здоровья — и уж тогда благополучно доживает до старости, застыв примерно на том же уровне развития, на котором пересек эту черту. Виктор завертелся, пронзительно ощутив свою беспомощность перед тайнами мироздания. Он увидел вокруг себя как бы множество запертых дверей, и ни от одной из них у него не было отмычки. Мозг его, надрываясь от усилий, запищал, как мышонок, придавленный валуном. «Что-то будет, — думал Виктор в спокойные промежутки. — Что-то со мной должно произойти. Это же глупо — мучиться, не имея реального объекта для мучений… Скоро все станет на свои места. Это какая-то мозговая лихорадка. Скоро пройдет!» Он поймал себя на том, что уже несколько мгновений не ощущает присутствия Нади Кораблевой.
— Все-таки с чего это ты заговорила про луну?
Наденька ответила серьезно:
— Я правда не представляю, как это может быть. Луна! Очень уж не по себе становится. Мне кажется, большинство людей не представляет, как это туда можно забраться.
— Представляют или нет, а на луне люди были. Это факт. Научный факт.
Наденька вдруг изменилась в лице, схватила его за рукав, заговорщицки зашептала:
— Посмотри туда… вон, за тем столиком. Только не пялься.
Виктор послушно обернулся. Через два столика от них сидели двое: мужчина лет тридцати пяти, с опухшим лицом, похожий на целую очередь за пивом, и с ним мальчик — оживленный, подскакивающий на стуле, с радостными глазенками, белоголовый.
— Ну и что? — удивился Виктор.
— Я их сегодня встретила на улице. Представляешь, этот типус прямо из бутылки дул вино, а мальчик ему подавал воблу. Ужас! Как же позволяют таким людям иметь детей. У них надо сразу отбирать. Папаша! Ух, как я его ненавижу… А мальчик — ты видишь? — какое прелестное дитя. Он же ничего ровным счетом не понимает, рад, что с ним возятся. Бедный! Лапочка — такая пушистая головка. Ой, смотри! Он опять собирается пить. Да что же это такое!