— Надя, пошли!
— Иди, Витя. Мы с Федором Анатольевичем еще маленько поддадим.
Виктор помялся:
— Можно тогда вас, гражданин, на одну минуточку?
— Папа, не ходи с ним, — сказал Алеша.
— Я сейчас вернусь, малыш. Мороженое тебе закажу.
Он вернулся через минуту. За ним официантка несла на подносе три вазочки с мороженым и графинчик. Она обожгла Наденьку опытно-изучающим взглядом. Ничего не поняла. Ее товарки по профессии глазели на них от стойки. «Зачем я тут? — удивилась Наденька. — Мне домой пора. Послезавтра английский сдавать. Господи! Что я тут делаю?»
— Коричневый шарик — самый вкусный, — Алеша запустил ложку в густую мякоть, сладко щурясь. Его торжественный голос прозвучал для Наденьки как из-за ватной стены. Время потекло в разные стороны. Пытаясь встать, она нелепо потянулась за рюмкой, уже полной.
— Не спешите, — посоветовал Федор Анатольевич, кажется, подмигнув. — Никто не отнимет. Я соврал вашему кавалеру, у меня есть деньги. Хоть до ночи будем пить.
— Что он вам сказал?
— Предупредил, чтобы я вас не спаивал. Мол, вы еще совсем ребенок. Хороший заботливый юноша. Предупредил и откланялся.
— Ребенки — бывают только маленькие, — поправил отца Алеша.
Наденька засмеялась, попыталась дотянуться и поцеловать мальчика, но тот смутился, отпрянул.
— Ты меня боишься, Лешенька, белый бельчонок?
— Я ничего не боюсь, — с неожиданной строгостью ответил мальчик.
— Ну ладно. Не хочешь целоваться, не надо… Выпьем, Федор Анатольевич. Выпьем последний разочек, хотя вы скорей всего недобрый человек и с вами не надо пить… Вы столько мне наговорили, а за что… Ну, подумайте сами — разве хорошо пить, когда смотрит на вас такой бельчонок. Конечно, нехорошо. Я своего папу ни разу в жизни не видела пьяным и горжусь. Слышите? Я горжусь своим отцом… Конечно, очень стыдно, что я говорю это вам и здесь. Но что же. Я глупая еще, не умею держать язык за зубами. Нет, наверное, я больше не стану с вами пить.
Надя порылась в сумочке и достала два рубля:
— Вот, возьмите за ваше вино. Возьмите!
Федор Анатольевич, слушая ее, побледнел, с тревогой покосился на сына. Алеша сосал ложку, низко склонившись над вазочкой.
— Умоляю! — сказал Федор Анатольевич еле слышно и сделал какой-то странный знак пальцами. — Умоляю!
— Что?! О чем?
— Не надо так. Не надо, прошу вас, — он мелко кивал на сына, губы его сжались, тень неподдельного страдания осветила лицо.
Надя тоже перешла на шепот:
— Тогда и вам не надо, самому.
— Хорошо, хорошо. Ступайте, прошу вас! Я недостойный, плохой… Ступайте. Не вмешивайтесь! Не надо. Уходите отсюда и заберите деньги. Понимаете?
Алеша оторвался от вазочки, задрал кверху подбородок. Щечки пунцовые, взгляд ненавидящий. Сказал громко, смело:
— Вы злая! Моего папу нельзя обижать. Вот!
Наденька, натолкнувшись на этот яростный, чистый блеск, оторопела, вздрогнула:
— Что ты, бельчонок! Миленькая кроха. Я пошутила. Мы с твоим папой шутим, а так мы вполне хорошие друзья. Правда, Федор Анатольевич?
— Леша, ты ведешь себя неприлично! — сказал отец. — Извинись!
— Не буду!
Мальчик ложкой звякнул о стол и вазочку отодвинул.
«Теперь мне этого не забыть, — со льдом в груди подумала Надя Кораблева. — Теперь он мне будет сниться и не простит. Вот как лезть без приглашения в чужую жизнь. Что я наделала! Он ненавидит меня, этот маленький человек. И поправить ничего невозможно. Но ведь я хотела как лучше. Ему же хотела помочь».
— Лешенька, — слащаво заворковала она. — А ты знаешь, что у меня дома есть? Знаешь?
Алеша покосился с любопытством: «Говори, мол, я слушаю, но не надейся, что это нас сблизит».
— У меня есть настоящий духовой пистолет. Не веришь? Мне папа привез из Чехословакии. Когда я маленькая была. Девочкам обычно привозят куклы, а он привез пистолет. Зачем он мне? Хочешь, я тебе подарю?
— Почему мне? — не поверил, конечно, Алеша. — Что же, мало ли других мальчиков? Всем дарить — пистолетов не хватит.
Он с мольбой обернулся к отцу. Если хоть один шанс имеется, то все зависит сейчас от отца. От кого же еще? Сам он маленький и не сумеет договориться с этой лукавой Надей, то злой, то доброй. А папа сумеет. Если захочет.
— Папа! — воззвал Алеша. — Скажи!
Федор Анатольевич уже взял себя в руки. На Наденьку смотрел с прежним утренним безразличием.
— Она шутит, малыш. Наша новая знакомая все время шутит. Бывают такие веселые люди, сынок. Для них все на свете — шутка.