— Два года назад, — ответил Виктор по-английски, сумев нещадно исказить и эту чепуховую фразу. — Кое-что забылось с течением времени (это, конечно, по-русски).
Умиленная старушенция расписалась в ведомости и очарованно смотрела ему в спину, пока он шел до дверей. Может быть, он напомнил ей первого возлюбленного, какого-нибудь подпоручика, добровольно перешедшего на сторону Советской власти.
Не то было с Наденькой. Чтение и перевод экзаменаторша выслушала скептически, но молча, только изредка астматически покряхтывала. Взгляд ее нет-нет да и соскальзывал на голые Наденькины колени, которые та никак не могла затянуть короткой юбкой. «Идиотка я, — мелькнула у Нади мысль. — Дура полная. Хотела ведь длинное платье надеть, не успела погладить…» Потом англичанка долго беседовала с ней на тему погоды, потом уж вообще о чем попало. Наденька тараторила бойко, не сбиваясь — она целый год занималась с репетитором. Минут двадцать они общались, обе вспотели. Ни разу экзаменаторша не выказала ни одобрения, ни досады. В конце концов Наденька взбеленилась и на очередной вопрос: «Кто есть ваши родители?» — брякнула неожиданно для себя со слезами в голосе, что «она есть круглая сирота», выросшая в детском доме под присмотром дядьки-надзирателя, забубенного пьяницы и буяна, который заставлял их, невинных девочек, клянчить у прохожих сигареты, а если они отказывались, зверски колотил пудовыми кулаками. Экзаменаторша сняла очки и переспросила по-русски: что? что?
— Да, да, — плаксиво ответила Надя. — Да, именно. У нас у всех синяки до сих пор не заживают.
— В наше время?! — ужаснулась добрая старушка. — Почему же вы не жаловались? В гороно, в исполком?
Наденька потупила очи, промямлила:
— Он грозил убить. Мы боялись.
Англичанка дрожащей рукой вывела ей «отлично» и сделала движение, словно хотела проводить до дверей, а может быть, и до дома.
Виктор ее дожидался.
— Ну, что?
— А у тебя?
— У меня — «отлично».
— Хитрый ты очень, Витя. Отвечал-то ты на тройку, не больше. Охмурил бабушку.
— Что поделаешь, — согласился Виктор без смущения. — Очень учиться охота. У тебя, конечно, тоже «отлично»?
— У меня, конечно. Честный пятерик, заслуженный. А у тебя ворованный.
Виктор опять не понимал, шутит она или всерьез возмущена.
— Я, Наденька, чтобы в университет поступить, могу на преступление решиться.
— Ух ты!
— Пойдем куда-нибудь, Надь…
— Меня от дружбы с обманщиками всегда родители предостерегали… Ой! Я же их, бедных, похоронила.
— Как похоронила? Недавно?
— Твое-то какое дело? Это наша семейная трагедия, она тебя не касается.
Виктор подумал о том, что скорее всего его примут, и черт с ней, с этой взбалмошной девчонкой. Главное — его примут в университет.
— Надя, как ты тогда, в кафе? Ну, с этим пьяницей, как у вас кончилось?
Наденька остро на него взглянула, ища подвоха. Нет, молодой человек моргал совершенно невинно.
— Ладно, Витя, — сказала она. — Поздравляю тебя с окончанием вступительных экзаменов. Увидимся первого сентября.
Через два дня вывесили списки. Надя со спокойным сердцем разыскала свою фамилию. Порадовалась втихомолку, стараясь не выглядеть идиоткой, подобно некоторым, подпрыгивающим возле стенда наподобие козликов. Хотела узнать, поступил ли Виктор, но фамилии его она не помнила. А может, он ее и не называл.
Первого сентября Виктор, сияющий, опустился рядом с ней на скамью в аудитории и буквально через пять минут начал хватать за руки. Хватал он ее за руки и второго, и третьего, и четвертого сентября, просто-таки изводил первобытным ухаживанием.
— Взял за руку, — сказала ему Наденька. — Обязан немедленно жениться.
— Когда хочешь, — ответил Виктор, вперяя взор в стену за ее спиной.
Она видела, что с ним происходит, и гордилась собой, и недоумевала, и злилась. Она сумела внушить любовь, и оказалось, что это не так уж и приятно. Скорее обременительно. Виктор Муравьев — достойный во всех отношениях юноша. С ним нехорошо шутить. Да и опасно. Кто знает, на что он способен. Хватает пока за руки, а потом — шасть! — и за горло. Передавит ее нежное горлышко железными пальцами — нечем будет дышать. Но разве она виновата?
— Ты далеко-то не заходи, — предостерегла Надя. — Не увлекайся слишком. Держи себя в разумных пределах.
— Почему? — спрашивал Виктор.
— Потому что я не желаю.
— Чего не желаешь? Чего?