Выбрать главу

– Я поговорил с Мистером Эсберном. Он обвенчает нас после вечерней службы в лесном соборе, когда взойдет вечерняя звезда Сатурн. Сатурн – римский бог мира и богатства. Именно этого я хочу для нас.

– Вы очень самоуверенны, мистер Ангел! Но и за это я тоже люблю тебя.

– Я пригласил половину Нью-Йорка среди них – несколько гостей, которые удивят тебя. Они приедут поездом, в экипажах, приплывут пароходом. А сейчас… давай окунемся.

Держась за руки, они вошли в воду. Море становилось все глубже и глубже. Сначала вода была им по колено, потом дошла до бедер, поднялась до талии и, наконец, они погрузились по плечи в прохладную соленую воду. Они плыли рядом параллельно берегу, разрезая волны сильными быстрыми взмахами рук. Время от времени их тела касались друг друга, они целовались солеными губами, потом расходились в стороны и плыли дальше.

Когда первый луч рассвета затянул дымкой далекие звезды, Дженни и Габриель сидели на песке и бросали камешки в набегавшие волны. Они говорили о будущем, хотя не было сказано ни слова о том, в каком уголке земли они пустят корни – в Айове, Нью-Йорке, Калифорнии или в Италии, в Фиренце. Они неторопливо вытирали нижней юбкой Дженни соленые капли с влажных тел друг друга.

И снова их охватило возбуждение, улегшееся было после купания в холодной воде. Снова им пришлось сдерживать себя, свои чувства. Они оделись.

– Дженни, я купил Фиамме билет на пароход.

– Она согласилась уехать? – Дженни удивленно посмотрела на Габриеля.

– К каким только ухищрениям она ни прибегала, чтобы затащить меня в постель…

– Вот как? – В глазах Дженни сверкнул ревнивый огонек. – Она хорошенькая, только немного… на взгляд некоторых мужчин… полновата в некоторых местах.

Габриель запрокинул голову и захохотал. Потом обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

– На взгляд некоторых, у нее слишком пышные формы. Не в моем вкусе, – быстро сказал он, – хотя, когда она пускает в ход свои чары, она может… раздразнить кого угодно. У тебя классическая красота, Дженни. С годами она будет меняться, но никогда не исчезнет. Ты будешь прекрасна и через двадцать, и через тридцать лет. Но мне и не хочется, чтобы ничего не менялось, когда мы занимаемся любовью… как сейчас.

Дженни поцеловала его.

– Значит, уловки Фиаммы не имели успеха, любовь моя?

– Тебе не стоит волноваться из-за Фиаммы. Когда до нее дошло, что мое сердце принадлежит тебе, она вышла из себя и проговорилась, что у нее будет ребенок от ее француза…

– … и она хотела, чтобы ты считал его своим, если ей удастся соблазнить тебя?

– Да. Но сейчас она едет домой, чтобы заставить отца ребенка жениться на ней.

– Если бы ты любил ее, Габриель, ты бы согласился воспитать ребенка от другого мужчины? – В голосе Дженни слышались напряженные нотки. Они не ускользнули от внимания Габриеля.

– Дженни, я люблю тебя и, следовательно, люблю Ингри, потому что она твоя дочь, частичка тебя. Понятно, cara?

– Габриель, у меня нет собственных детей. Ингри – не моя дочь.

– Кажется, понимаю, – Габриель кивнул головой, но по его лицу было видно, что он совсем не понимает ее. Ему казалось, что Дженни шутит. – Я знаю, у тебя есть привычка подбирать потерявшихся детей и бездомных котов. У тебя их по паре, и только одна старушка. Не поискать ли мне вторую, русскую бабушку или китаянку? Что такое ты говоришь, Дженни? Вы с Ингри похожи, как две капли воды. Разве этот проклятый англичанин – не ее отец?

– Да, Чарльз Торндайк – отец Ингри, но…

– Ты не ее мать? – сурово закончил Габриель. – Но почему… как ты могла скрыть это от меня, Дженни?

Она склонила голову, безмолвно прося прошения за то, что собирается нарушить обещание. Но она обязана рассказать Габриелю правду о своем прошлом.

ГЛАВА 36

– Я решила, что ради Ингри сохраню эту тайну навсегда. Габриель, если я расскажу тебе, то нарушу клятву, данную тому, кого очень люблю, – Дженни прижалась щекой к его плечу.

– Эта тайна – слишком тяжелая ноша для тебя, Дженни. Если ты любишь и веришь мне, позволь разделить ее с тобой, – Габриель погладил шелковистые волосы девушки. Когда он увидел тревогу и боль в ее глазах, рассеялся ревнивый гнев, что пылал в нем еще минуту назад. Он видел, как трудно ей решиться рассказать о прошлом.

– Ингри – дочь моей сестры. Мы с Эрикой вместе работали в посольстве в Стокгольме. Я была добра к Чарльзу, потому что он казался мне одиноким, тоскующим по дому юношей. Он превратно истолковал мое дружеское отношение к нему и начал преследовать, требуя большего, чем дружба. Когда я твердо отвергла его ухаживания, он обратил внимание на бедную Эрику.

– Почему ты называешь сестру «бедная Эрика»?

– Она всегда была… завистливой. Ей всегда хотелось иметь то, что принадлежало мне – мою одежду, моих поклонников, похвалы школьных учителей. Но больше всего ей хотелось, чтобы отец любил только ее одну. Папа старался относиться к своим шестерым детям с одинаковой любовью. Но мне кажется, Эрика была его любимицей, потому что он был с ней строже, чем с остальными детьми. Он ждал от нее многого. Эрика же считала, что больше всех он любит меня. Когда мы приехали в Стокгольм, ей понадобился Чарльз, ведь он оказывал внимание мне. Думаю, она догадывалась, что он использует ее, чтобы заставить меня ревновать. Но она была согласна и на это, надеясь, что он ее полюбит. Эрику рассчитали, когда стало ясно, что она ждет ребенка. Она оказалась на улице, без работы, в полном отчаянии. У нее даже не было места, где бы она могла поселиться. Эрика отказалась вернуться домой, чтобы о ее позоре не узнали. Понимаешь, Габриель, я виновата во всем. Если бы я не подружилась с Чарльзом, возможно, с Эрикой не случилось бы ничего плохого.

– Ты ни в чем не виновата, Дженни. Ты не нянька у твоей сестры и не можешь отвечать за грехи Торндайка.

Дженни покачала головой и закрыла глаза. Голос ее прерывался, когда она заговорила снова.

– Потом Чарльз Торндайк пришел ко мне. Он поклялся, что женится на Эрике, если я… отдамся ему один раз, – Дженни вздрогнула от отвращения. Габриель молча обнял ее. – К тому времени он был не просто несимпатичен, он был мне отвратителен, но… – ее голос дрогнул, – … я согласилась. Было пошло и больно, и… Габриель, я больше не хочу говорить об этом. Не хочу рассказывать остальное. Ты сам… можешь представить, что было.

– Нет, расскажи, – потребовал он, стараясь сдержать бешеную ярость на Торндайка. Его голос был добрым и уверенным. И Дженни рассказала, опуская подробности.

– Когда все кончилось, я чувствовала себя опозоренной и не в силах была примириться с этим. Мой ум отключился, но мое сердце и мое тело сопротивлялись ему и… – Дрожа от переполнявших ее чувств, она прижалась к Габриелю, боясь взглянуть в его глаза. – Я думала, что теперь никогда не позволю мужчине прикоснуться к себе, но когда… ты поцеловал меня в первый раз… мне хотелось, чтобы ты целовал меня снова и снова, пока не сотрется воспоминание о том ужасном дне и о Чарльзе. Когда ты поцеловал меня и… ласкал, впервые стали исчезать те страшные воспоминания. Я поняла, что… я могу быть с мужчиной, с тобой. Печальная история, Габриель. Я рада, что рассказала ее тебе, прежде чем мы… прежде чем ты… если ты вдруг передумаешь.

– Не смей никогда говорить мне такие вещи, – Его глаза сердито блестели. – Продолжай.

– Чарльз, конечно, не женился на Эрике, но он дал ей денег. Он выдавал понемногу каждую неделю, держал ее в зависимости и этим заставлял молчать нас обеих. Он боялся потерять работу, если я обращусь к послу. Денег хватало, чтобы оплатить жалкую комнату в Стокгольме. Сестра сидела в ней, как мышка в клетке, пока не родился ребенок. И все это время я чувствовала, что… меня одурачили, унизили, использовали. Я ненавидела Чарльза Торндайка и думала, как отомстить ему после рождения ребенка. Но когда я увидела Ингри, такую маленькую, такую беспомощную, я поняла, что нужна ей. Она спасла меня от отчаяния. Боль стала слабее.