С правого борта густо дымил миноносец…
— Но как же, господа. — начал было взволнованный лорд Пэмброк, но со всех сторон его перебили:
— Здесь нет господ!.. Здесь все товарищи… друзья… братья…
— Виноват. Прекрасно… — сказал он. — Но я хотел только спросить: как же назовем мы наш остров — Остров Серпа и Молота… — твердо сказал Гаврилов, русский большевик, массивный тупой человек с дьявольскими скулами и кулаками.
— Нет. Остров Прекрасной Жертвы!.. — сказала Ева.
— Остров Преображения Человека… — отозвался Макс.
— Или Земля Обетованная… — предложила Маслова.
— Возвращенный Рай… — крикнул Арман.
— Остров Льва Толстого… — сказал Рукин, пожилой, бледный, бедно одетый толстовец в очках, с большой бородой, тихий, но невероятно упрямый человек.
— Эк их красноречие замучило… — грубо засмеялся Гаврилов. — Просто: Серпа и Молота. Или, может, еще лучше Остров Ленина — ведь он положил начало всему. Да дай же покурить, Скуйэ… Какого черта!.. — обратился он к высокому латышу с глубоким шрамом чрез бровь и вытекшим глазом и, громко зевнув, досадливо прибавил: — Всю ночь языки чесали…
— Почему Серпа и Молота?.. — лениво возразила Джулиа Венти. — Разве только для труда прибыли мы сюда? Предлагаю: Остров Наслаждений…
— Весь Господня… Остров Золотого Руна… — кричали со всех сторон. — Остров Живой Воды… Новая Атлантида… Рога Изобилия… Ах, оставьте эти засаленные названия из старых географий… Я предлагаю: Остров Солнца…
— А знаете что, господа… виноват, товарищи… — сказал профессор Богданов. — Чем спорить, давайте лучше предоставим самой жизни назвать наш остров.
— Превосходно… Великолепно… — раздались голоса. — А пока пусть будет Остров без названия…
Гаврилов снова громко, скучливо зевнул…
— Солнце!.. — радостно крикнул свежий девичий голос.
Вдали, из-за красивой горы ярко сверкнул первый луч солнца. В одно мгновение все корабли оделись массою красных флагов. Ярко вспыхнуло где-то «ура» и снова торжественно загремел по океану тысячеголосый «Интернационал», и снова, полные восторга, люди плакали, обнимались, говорили пылкие слова, — только один профессор Богданов был спокоен и на лице его играла его обычная улыбка…
Поляна Великой Беседы
Широкая зеленая поляна на берегу океана. Вокруг величественные столетние деревья, из-за которых смотрит красивая зубчатая пирамида горы Великого Духа. В океане, на рейде, дремлет сторожевой крейсер… Посередине поляны задрапированная красной материей трибуна, вокруг которой шумит большое собрание коммунистов. Тут же толпятся и рослые, совершенно голые туземцы и на все улыбаются добродушно…
— Вот уже десять дней прошло у нас, товарищи, в беспрерывных собраниях, которые истощают наши силы и без конца оттягивают начало творческого труда… — громко говорил с трибуны Рейнхардт. — Время уходит, а мы не только не вышли из наших споров, но наоборот, положение как будто все более и более запутывается. Сегодня по всему острову снова назначены собрания, которые непременно должны вынести совершенно определенные решения: ведь даже выгруженные с пароходов товары из-за этих споров мы не убрали как следует, и вчерашний ливень испортил все наши запасы сахара..
— Ну, не одного сахара!.. — насмешливо крикнул кто-то.
— Разрешите мне вкратце обрисовать общее положение… — продолжал оратор.
— Ах, только покороче!.. — раздались нетерпеливые голоса. — Просим!.. До чего надоела вся эта болтовня, и сказать невозможно. К делу, к делу!..
— И разрешите, товарищи, говорить всю правду… — сказал Рейнхардт. — Мы не должны прятать голову от опасности, как страус…
— К делу, к делу!.. — нетерпеливо кричали со всех сторон. — Какие там еще страусы?… Никаких страусов…
Послышался смех.
— Товарищи, еще во время пути оказалось, — продолжал Рейнхардт, — что, несмотря на все наши предосторожности пред отъездом, в нашу среду все же забрались те «коммунисты», которые составляли бич нашего движения и в старом мире, т. е. те, которые думают и здесь найти ту мутную воду, в которой им можно будет поживиться совсем не по-коммунистически. Мы должны немедленно решить, что нам делать с этим элементом. Я думаю, что мы не должны останавливаться даже перед самыми крайними мерами, только бы сразу очистить наш остров от этих растлителей великой идеи. Это первый вопрос, по которому мы сегодня же должны вынести совершенно определенное решение. Второй вопрос, не менее важный, этот тот идейный раскол, который успел уже выявиться в нашей среде с такой неумолимой резкостью и который — я боюсь сказать… — делает почти невозможной никакую общую работу… Во всяком случае факт налицо: прошло уже две недели, а работа и не начата…