Мои ноги застывают на месте, и его отпечатки ладоней на моей заднице со вчерашнего вечера начинают пульсировать, покалывать, гореть.
Теперь я понимаю, что не должна была провоцировать его, не должна была чувствовать себя достаточно уверенно, чтобы думать, что выиграю это дело и выйду из него невредимой. Мы с ним по разные стороны шахматной доски, и нет места для того, чтобы играть в одну и ту же игру.
После того, что сказал мне Лука, я должна была вести себя как можно лучше, должна действовать, чтобы наблюдать за Адрианом, но мое разочарование взяло верх.
Потому что несмотря на то, что он владел мной каждую ночь и заботился обо всех моих потребностях, я была ничем иным, как шлюхой, с которой он проводил свои ночи.
Вот почему я бросила ему вызов, и вот почему я сейчас заплачу́.
Именно тогда я понимаю, что медленно качаю головой, все еще сосредоточенная на его ремне.
Он выглядит больше, чем в жизни, одетый в белую рубашку и темно-серые брюки, которые соответствуют цвету его неумолимых глаз. Адриан всегда был силой, с которой приходилось считаться, прекрасным мастером манипуляции. Как будто он родился с красивым лицом, чтобы помочь ему ослабить охрану людей, прежде чем он нападет.
В настоящее время я одна из таких людей.
Потому что я не сомневаюсь, что он идет за мной и что я полностью в ловушке без выхода.
– Встань на колени лицом к дивану, Лия, – твердый тенор его голоса посылает дрожь по моему напряженному позвоночнику.
Я продолжаю качать головой, и в моей груди вспыхивает ужас. Если его рука приносила неизмеримую муку, только отшлепав меня, его ремень будет чистой пыткой.
– Ты можешь принять наказание сейчас или... – он замолкает, его взгляд блуждает по моим обнаженным бедрам. Я одета в хлопчатобумажную рубашку, которая заканчивается ниже моей задницы, едва скрывая мои трусики. Верхние пуговицы расстегнуты, а материал выреза соответствует пушистым носкам, покрывающим мои ноги.
– Или что? – бормочу я, извиваясь под его пристальным взглядом.
Его взгляд снова скользит по моему лицу.
– Или ты можешь принять его позже, когда счет увеличится.
– Ты действительно думаешь, что это выбор?
– Так как у тебя есть два варианта. Тебе решать, какой из них менее болезненный.
– Они оба болезненные.
– Верно, но один определенно милосерднее другого.
– Ты совсем не милосерден, Адриан. Ты болен.
– А твои ярлыки становятся скучными и однообразными, Леночка, – он хватает меня за волосы, и я вскрикиваю, когда он разворачивает меня и толкает на колени. Они тонут в ковре, когда он одним махом стягивает рубашку через мою голову.
Я задыхаюсь, когда мурашки бегут по моей коже. Мои соски превращаются в чувствительные бутоны, пульсирующие и пульсирующие в ритме, который совпадает с тем, что находится в моей сердцевине.
Адриан отбрасывает рубашку в сторону и прижимает меня к дивану, так что мои ноющие соски соприкасаются с поверхностью. Я подавляю стон от мучительного ощущения. Неважно, как сильно я борюсь с собой или с ним, в тот момент, когда он прикасается ко мне, как будто владеет мной, болезненное удовольствие течет по моим венам.
Он протягивает руку между мной и диваном, затем щиплет болезненно твердый сосок, крутя его между большим и указательным пальцами, пока я не издаю прерывистый стон.
– Всегда чуткая и отзывчивая, моя Леночка. Тебе нравится, когда я мучаю твои розовые соски, пока ты не промокнешь насквозь?
– Мммм…
– Тебе нравится подготовка к тому, что должно произойти, и предвкушение, которое это создает в твоей маленькой киске? – Он снова крутит мой сосок, и это движение, вкупе с его грубыми словами, почти отправляет меня за край.
– О... Боже… Адриан…
– Да, я. Только я. – Его голос понижается, когда он хватает меня за волосы и тянет назад. Я зависаю в воздухе, обеими руками вцепившись в диван, а он смотрит на меня сверху вниз и все еще щиплет за сосок. – Скажи это.
– Сказать… ч-что?
– Что я единственный, ради кого ты промокаешь. Единственный, кому ты позволяешь мучить свои соски и трахать свою тугую киску, пока ты не иссякнешь.
Мои бедра сжимаются от его слов, но я не могу говорить, даже если бы попыталась.
Его пальцы впиваются в мой череп, и его хватка становится безжалостной, не подлежащей обсуждению, в то время как его потемневшие глаза держат меня в интимной клетке.
– Скажи, это только ты, Адриан.