— Я не думал, что мой французский акцент настолько хорош, — заметил Том.
— Достаточно хорош, — подмигнул мне Ральф и ушел.
«Не оставляй меня наедине с ним! О чем нам говорить?» — запаниковала я.
Том оперся о край стола, разглядывая дело моих рук. Пальцы, сжимающие кондитерский мешок, вспотели. Это было безнадежно. Я положила мешок на стол и широко развела руки, распрямляя усталую спину.
— Ты ведь местная, да? — спросил он.
— Урожденная и взращенная.
— Круто.
— А ты из Огайо?
— Айова.
— Точно. Извини. Стало быть, переживаешь большой культурный шок.
— Да, и довольно сильный. Еще и потому, что практически никого здесь не знаю.
— Это, конечно, тяжело.
— Да уж. Я легок на подъем. Езжу домой в Квинс, возвращаюсь сюда рано утром. В субботу болтался по городу, но это скучно, когда ты один.
«Он что-то хочет предложить?» Я смотрела в его яркие голубые глаза, на легкую улыбку, скрывающуюся в уголках губ, такую милую. Он как будто по-новому раскрылся передо мной. «Бедный мальчик… один в большом городе. И ждет моей помощи!»
— Хочешь, я покажу тебе город?
— Это будет здорово!
— О'кей! А… в какое время… когда ты хочешь этим заняться?
Он пожал плечами:
— Сегодня?
— О'кей.
— Блеск! Ну… — кивнул он, — увидимся позже!
Том ушел с таким видом, словно самомнение резко возросло. Он что, нервничает из-за меня? Неужели это возможно?
Может, мне и не стоит пока уходить из школы?
Когда мы шли по Шестой авеню, я вдруг заметила, что мы одеты совершенно одинаково: в синие джинсы и белые майки. Хотя на мне были мои любимые темно-красные кроссовки «Пума» с золотыми шнурками, а на нем черные грубые ботинки. Я нахожу очень сексуальным, когда двое одеваются одинаково, но не уверена, что он думает так же, поэтому предпочла не обращать на это внимания.
Стоял чудесный солнечный денек, и мне хотелось, чтобы он почувствовал, каким прекрасным может быть этот город, даже если мне самой он уже осточертел, поэтому я повела его на север от Централ Парка. Когда мы проходили мимо отеля «Плаза», я призналась ему в своем тайном желании.
— Я бы хотела остановиться в номере с окнами в парк и заказать туда ужин, а потом небольшую закуску в полночь, а потом еще и завтрак…
— Да ведь вокруг так много отличных ресторанов!
— Люблю, когда мне подают еду на подносах. Обожаю маленькие солонки и перечницы и эти хромированные крышки, которыми накрывают блюда, чтобы они не остыли, и специально сервированный кофе на одну персону.
— И специальный колпачок на сливочник, чтобы сливки не расплескались, пока они везут тележку…
— Ты смеешься над моей мечтой!
— Я бы ни за что не остался в номере. На улицах можно увидеть так много интересного.
— Я уже насмотрелась на улицы. И мечтаю о прекрасной, уютной комнате.
— Со слугами, готовыми прибежать по первому звонку?
— Точно! Так хочется, чтобы с тобой немного поносились.
Мы прошли мимо выстроившихся в ряд карет для туристов, запряженных лошадьми. Том глубоко вдохнул.
— Отличный запах!
— Конский навоз?
— Ага.
— Тебе нравится? — поморщилась я.
— Он напоминает мне о доме.
— Ты шутишь! — засмеялась я.
— Хотел бы. Я вырос в маленьком городке с одной главной улицей — магазин, закусочная, бензоколонка и обувной магазин со ставнями на окнах.
— Звучит просто великолепно.
— Просто скучно. Не успеешь глазом моргнуть, как уже все видел. Вот почему этот город так меня восхищает.
— Мне трудно увидеть все это твоими глазами. Иногда хочется побыть туристкой в своем городе, — сказала я, разглядывая пожилую пару, садящуюся в одну из карет.
— Хочешь покататься?
— Это слишком дорого. Лучше пойдем пешком.
Мы пошли по дорожке вокруг озера.
— А где ты живешь в Квинсе?
— Астория. Ты бывала там?
Астория была довольно отдаленным жилым районом Квинса преимущественно с греческим населением и всеми видами свежего сыра Фета, какие только можно себе вообразить. Я была в Квинсе всего лишь два раза в жизни. Первый раз в стрип-клубе, где работала Коко. Тому не стоит знать об этом. Поэтому я рассказала о втором посещении.
— Много лет назад, я ездила туда к подруге моей матери.
Она умирала от СПИДа, но я решила не упоминать и об этом. Коко тащила меня всю дорогу, а я не хотела ехать. Воспоминания остались самые «яркие»: подруга матери лежит на кровати, как труп.