Хорошо, что свет был неярким, потому что посетители не видели того, что могла разглядеть я (ведь мой взгляд не был намертво прикован к сцене): изношенную мебель, потрепанный ковер на полу, убогость этой обители удовольствий. Грустно было наблюдать за мужчинами, которые пришли именно сюда в погоне за разнообразием и яркими впечатлениями. Так деревенский мальчишка, попав на ярмарку, видит только конфеты и красочные игрушки, но не пьяницу-про-давца, балансирующего на краю пропасти, где нет ни жилья, ни семьи.
Остальные танцовщицы особо не утруждались — стояли, чуть покачивая бедрами и постепенно обнажаясь, пока не оставались в едва заметных трусиках и туфлях на высоких каблуках. Но Коко показывала настоящий стриптиз. И привлекала внимание поклонников. Мужчины, сидящие у сцены, не сводили с нее глаз и совали купюры за ее подвязки. Они смеялись и, судя по всему, были ею крайне довольны. Как я могла их осуждать? Разве лучше сидеть дома и уныло напиваться, чем так хорошо проводить время? Она стянула длинную белую перчатку и бросила ее в толпу. Мужчины начали шумно ее подбадривать.
Но только не я.
Вторая перчатка отправилась вслед за первой. Мужчины еще более оживились. Она улыбнулась им, млея под их восторженными взглядами. В моей душе, оказывается, есть место для ревности. Они радовались за мой счет. Ее улыбки предназначались им, но не мне.
Надо быть сильной, сказала я себе и отвернулась. Будь сильной! Я уже не маленькая. Мне не требовалось ее внимания. Пусть мужчины восхищаются ее телом. И пусть она получает от этого удовольствие. Все равно, она остается моей матерью. Все равно, она любит меня. Одно другому не мешает.
Я попыталась отвлечься. За одним из столов, я увидела девушку, которая рассказывала истории в раздевалке, ее звали Эмбер. Типичная блондинка, каких всегда берут в группу поддержки школьных футбольных команд, она сидела рядом с тучным мужчиной с толстыми губами; ни одна женщина в здравом уме не согласилась бы заняться с ним сексом. На ней было золотое платье без бретелек, а его рука покровительственно покоилась на ее голом плече. По его взгляду было видно, что он жаждет обладать ею. В «реальном мире» Эмбер не провела бы с ним и минуты, но здесь он мог просто уйти и заплатить кому-нибудь еще. Не удивительно, что этот бизнес процветал. Идешь по улице и покупаешь себе женщину на вечер, точно так же, как хот-дог в какой-нибудь забегаловке. Я, конечно, понимала, что это абстрактная метафора, но видеть подобную ситуацию своими глазами было просто невыносимо.
Я снова перевела взгляд на сцену. Коко как раз выступала из своего платья. Сейчас на ней были только трусики и туфли на высоких каблуках. Я убедила себя, что мне хватит смелости на это смотреть. Что меня это не разочарует. Что я справлюсь с захлестнувшими меня эмоциями, переживу и не буду воспринимать все происходящее как личное оскорбление.
Теперь, когда она была почти голой, настал черед приватных танцев.
Приватные танцы. Коко говорила, что они разрушили профессию стриптизерши. Они появились в начале восьмидесятых, примерно в то же время, когда танцовщицы стали делать операции по увеличению груди. Совпадение?
До этого времени стриптизерша была недосягаемым существом и смотрела на своих поклонников с высоты неприступного подиума. Мужчины, словно почетные гости, осмотрели на женщину, которой никогда не могли обладать. Сегодня девушки должны были спускаться в зал и не только общаться с гостями, но и танцевать для каждого из них. Это делало работу куда более тяжелой. Многие даже не представляли, что танцовщицам приходилось платить за право отработать смену, а потом еще и делиться выручкой с хозяевами заведений. Без приватных танцев они не смогли бы зарабатывать себе на жизнь.
Правила в клубе «Платинум» были очень строгими. Даже во время приватных танцев мужчинам запрещалось прикасаться к девушкам — только смотреть на задницу, качающуюся в нескольких сантиметрах от их лица. Если шаловливые ручонки все же решались прикоснуться к запретному плоду, в дело тут же вступали вышибалы. В «Классной леди» к этому подходили без излишнего пиетета. К слову, именно поэтому они согласились нанять маму, хотя она и преодолела тридцатипятилетний рубеж. Мужчинам не разрешалось касаться танцующих для них девушек.
Я никогда не понимала, как она может с этим мириться. Коко говорила, что вынужденные запреты даже хуже, чем вседозволенность. Мне и представить было страшно, каково это, когда тебя в течение всего вечера лапают незнакомые мужики. Наверное, так обращаются с женщинами черти в аду.