Кто бы ни звал его по имени, теперь голос замолчал или в гуле толпы не был слышен. Незачем оставаться тут — ведь есть глаза, в которые Хови хотел смотреть, и губы, которые он хотел поцеловать. Он повернулся спиной к деревьям и направился в мотель ждать Джо-Бет.
IV
Только Абернети всегда называл Грилло по имени. Для Саралин, со дня их знакомства и до того, как они расстались, он всегда оставался Грилло, и так же его называли коллеги и друзья. Враги (а у какого журналиста, особенно у опустившегося журналиста, нет врагов?) иногда звали его Гребаный Грилло, иногда Грилло Справедливый, но всегда непременно Грилло. И только Абернети мог позволить себе звать Грилло по имени:
– Натан?
– Чего тебе?
Грилло только что вышел из душа, но от одного звука голоса Абернети готов был снова забраться в ванну.
– Дома сидишь?
– Работаю, — соврал Грилло. Ему выдалась та еще ночка. — Помнишь мою грязную работку?
– Забудь. Кое-что случилось, и я хочу, чтобы ты был там. Бадди Вэнс… комик, кажется… Так вот, он пропал.
– Когда?
– Сегодня утром.
– И где же?
– В Паломо-Гроуве. Знаешь это место?
– Видел знак на шоссе.
– Его пытаются найти. Сейчас полдень. Сколько времени тебе туда добираться?
– Час. В крайнем случае, полтора. А что там интересного?
– Ты слишком молод, чтобы помнить «Шоу Бадди Вэнса».
– Я смотрел повторы.
– Позволь кое-что сказать тебе, мой мальчик. — Больше всего Грилло ненавидел отеческий тон Абернети. — Когда шло «Шоу Бадди Вэнса», пустели бары. Он был великий человек и великий американец.
– Тебе что, нужны сопли?
– Черт побери, нет! Хочу знать о его женах, о его пьянках, о том, почему он кончил жизнь в округе Вентура — ведь раньше он разъезжал по Бербанку в лимузине длиной в три квартала.
– Короче, тебе нужна грязь.
– Еще наркотики, Натан.
Грилло так и видел выражение глумливого сочувствия на лице шефа.
– Читатели хотят об этом знать.
– Им нужна грязь, впрочем, как и тебе.
– Ну, подай на меня в суд. Давай, вылезай оттуда.
– Так мы не знаем, где он? Может, он просто куда-нибудь смылся?
– Где он, известно. Они пытаются его достать уже несколько часов.
– Достать? Он утонул?
– Он провалился в яму.
«Комики, — подумал Грилло. — Всё у них на потеху публике».
Кроме этого, ничего смешного не было. Когда он, вскоре после своего провала в Бостоне, встретился с Абернети и его командой, работа показалась ему отдыхом после тех напряженных журналистских расследований, на которых он сделал себе имя и из-за которых его, в конце концов, вышибли. То, что его взяли в скандальную малотиражку «Дейли репортер», слабо утешало. Абернети был лицемерный фигляр, новообратившийся христианин; для него слово «прощение» значило не больше, чем известное слово из трех букв. Собирать материал по его заданиям оказалось легко, писать статьи еще легче, так как новости в «Дейли репортер» служили для удовлетворения единственной потребности читателей — для облегчения зависти. Читателям хотелось узнать о страданиях высоко взлетевших соотечественников, познакомиться с обратной стороной славы. Абернети знал свою публику досконально. Он даже опубликовал для нее собственную историю — как он из алкоголика стал добрым христианином. «Пусть посуше, да к небу ближе» — так любил он говорить о себе. Благочестивая нотка позволяла ему подавать грязь с елейной улыбкой, а читателям — не чувствовать вины за копание в ней. Мы рассказываем о грехе — что может быть более христианским?
Грилло считал эту тему давно протухшей. Сто раз он хотел послать старого клоуна подальше, но где, кроме такой же клоаки, как «Репортер», может найти работу в прошлом известный журналист, опустившийся до работы в желтой газетенке? Приобретать другую профессию у него не было ни желания, ни возможности. Сколько он себя помнил, он всегда хотел рассказывать миру о мире. У Грилло была в этом какая-то особенная потребность. Он не мог даже представить себе, чтобы он занимался чем-то иным. Люди не слишком хорошо осведомлены о самих себе. Им нужны те, кто ежедневно будет говорить о них, чтобы они могли учиться на собственных ошибках. Как-то раз, придумывая заголовок статьи об одной из таких ошибок — о коррумпированности одного сенатора, — Грилло вдруг понял (у него до сих пор все переворачивалось внутри, когда он вспоминал об этом), что его подставил кто-то из врагов сенатора и что он, Грилло, опорочил честное имя ни в чем не повинного человека. Он опубликовал извинения и опровержения. Вскоре история была забыта, новые статьи сменили статьи Грилло. Политики, как скорпионы и тараканы, переживут даже падение цивилизации. Журналисты — более хрупкие создания. Один промах, и репутация рассыпается в пыль. Грилло отправился на Запад и ехал куда глаза глядят, пока не уткнулся в берег Тихого океана. Можно было утопиться, но Грилло предпочел работать на Абернети. Теперь все чаще и чаще выбор казался ему ошибкой. Он старался найти в этом плюсы. Ежедневно он повторял себе, что двигаться отсюда можно только вверх, поскольку ниже уже некуда.