Прекрасно себя показали бригады Ганса (11-я), Кампесино и новая бригада Дурана. Густаво Дуран после сдачи Толедо бродил по садам Арапхуэса в самоубийственном отчаянии. Я думал, это все слишком сильно для него, хрупкого мадридского интеллигента, юного композитора, элегантного любимчика литературных салонов. За три с половиной месяца он возмужал, обветрился, погрубел, превратился в смелого и толкового командира; его бригада, хотя и новая, недавно сформированная из разбитых батальонов, уже считается одной из лучших, она стойко держится под огнем, грамотно действует, ведет боевую разведку, хорошо окапывается, в ней крепкая дисциплина, командир очень авторитетен.
При всем своем героизме наши части жестоко страдают от путаницы и бестолковщины, от неорганизованности и, может быть, предательства в штабах. Только сейчас случайно обнаружилось, что в лесу Ремиса есть очень хорошие укрепления, построенные еще в октябре, - траншеи, блиндажи, бетонные пулеметные точки. Никто из Мадрида не потрудился сообщить об этом - части сражались в двухстах шагах от готовых траншей, не подозревая, что они есть! Не успев окопаться, бойцы оставили лес.
Чтобы заткнуть дыру, пришлось бросить сюда так до сих пор и не отдохнувшую бригаду Лукача, пришлось вызвать Листера из Вильяверде, пришлось собрать почти всю республиканскую бригаду танков. Только седьмого января, после нескольких контратак, удалось остановить фашистов. На завтра назначено наше контрнаступление.
13 января
Два дня мы наступаем. Наступаем богато, а результаты пока бедные.
Мы наступаем, без шуток, хорошо. Части идут в бой с большой охотой, смело, бойцы жертвуют собой, много энтузиазма, искреннее желание создать, наконец, перелом, поменяться ролями с противником.
Танки отличаются. На труднейшем, скалистом и холмистом рельефе, проходя через опасные рвы и овраги, остерегаясь волчьих ям, под огнем противотанковых пушек, машины прорываются в расположение мятежников, гасят и уничтожают его огневые точки, давят живую силу, сокрушают орудия. Три танка, встретив на дороге большую фашистскую пулеметную часть на двенадцати грузовиках, скосили ее целиком, прежде чем она начала обороняться.
Де Пабло{8}, танковый генерал, носится по боевым участкам, подстегивает роты и взводы, следит за тем, чтобы машины не задерживались на бензиновой зарядке, чтобы своевременно получали новые боекомплекты, а главное - чтобы не прерывалась связь с пехотой. Мигель Мартинес ездит с ним, беседует с танкистами, он во взвинченном, нервно приподнятом настроении. Они довольны - сегодня разошлись вовсю.
Де Пабло хочет выехать на самую линию огня, для этого он пересаживается с Мигелем в броневичок. Мигелю влезать удобно, но генерал с трудом умещает свое большое, атлетическое тело в тесной стальной коробке. Расшитая золотом фуражка несомненно пострадает здесь. Генерал отдает фуражку шоферу своего "шевроле" - пусть дожидается.
Они катятся вперед, к Махадаонде. Широкая лощина меж гор полна белых и черных артиллерийских дымов. Эхо повторяет взрывы. На домике у дороги скрестились прицелы и фашистских и республиканских батарей. Так и неизвестно, в чьих руках домик. Наша пехота обтекает его по сторонам, танки проносятся мимо, как бы не замечая его.
Они вышли из броневика и стали на пригорок. Два отдыхающих бойца уговаривают их лечь: минут пять назад вот здесь же, рядом, разорвался снаряд. Де Пабло не согласен. Шут с ними, со снарядами, он должен видеть воочию, как действуют танки, и танки должны видеть его. Он оглядывается во все стороны, солнце зло прижигает его гладко бритую голову.
- Все равно вас не узнают, - говорит Мигель, - вы без фуражки. В Испании не видали раньше генералов ближе ста километров от фронта. Это считалось просто неприличным.
Де Пабло сердится:
- Невидали - теперь увидят!
Он приказывает водителю броневика съездить за фуражкой. Двое солдатиков переползают подальше - опять совсем близко грохнулся бризантный снаряд, пламя, дым и черные комья земли взметнулись до небес.
Броневик примчался обратно, теперь генерал бродит по полю, подталкивает мелкие подразделения вперед, растасовывает танки, направляет пулеметный огонь. Запыленные бойцы, унтер-офицеры, оглядываясь на золотые пальмы фуражки, сами становятся важнее, подтягиваются, успокаиваются. В артиллерийских взрывах, своих и чужих, они начинают видеть логику и систему, в ранениях - неприятную неизбежность, во всем бою - закономерность и смысл. Дружинник предлагает отпить вина из глиняной бутылки, он смотрит, как де Пабло пьет, на его моложавое, чисто выбритое крестьянское лицо, на его крепкие руки, смеется:
- Это парень из наших!
Генерал доволен, что его назвали парнем. Ему здесь веселее, чем на командном пункте. И здесь можно больше сделать.
До сих пор здесь можно управлять частями, только непосредственно находясь при них. Штабы еще не имеют подлинных средств управления и связи.
При сравнении наступления мятежников третьего января и сегодняшнего нашего видишь, что боеспособность правительственных войск во многом не уступает боеспособности франкистов. Особенно по качеству бойца, по качеству пехотинца, не говоря уже о летчиках и танкистах.
Преимущество войск Франко - в их большей организации, в большей дерзости, в большем военном риске.
Фашистская армия пользуется всеми удобствами единой системы командования. То, что решается генералом Франко вместе с его германскими советниками, подлежит безоговорочному выполнению всеми нижестоящими офицерами. Никто не смеет обсуждать или переиначивать приказы свыше. Достигнуто это твердыми, свирепыми расправами на фронте и в тылу с неугодными и непослушными начальниками, безжалостным вышвыриванием инакомыслящих, суровыми наказаниями и расстрелами. Тирания Франко создает огромное недовольство против него. Но зажим и террор позволяют фашистской диктатуре свободно, без разговора распоряжаться и маневрировать военными контингентами, легко перебрасывать их с места на место или долго держать в резерве. Для этого последнего своего наступления Франко готовил в Касересе новую большую группу войск. Из германских кадровых солдат, частью из марокканцев и испанских фашистов он образовал сводные части. Шесть недель без перерыва солдат обучали только одному - наступлению, атаке. Пленные рассказывают, что ни одно из учений в Касересе за все это время не было посвящено обороне.
Все эти новые резервы Франко бросил на Махадаонду, на Посуэло, на Араваку и Лас Росас одним большим ударным кулаком, сразу, целиком, щедро, как дрова в огонь. Наступают фашисты густыми, сосредоточенными, плотными колоннами, имея артиллерию в передовых линиях, так что противотанковые пушки идут на наши танки, не дожидаясь их приближения. Свои собственные танки мятежники размещают в два эшелона, с таким расчетом, что пехота, идя впереди второго эшелона, попадает в случае отступления и даже остановки под свой танковый огонь, о чем ее откровенно предупреждают.
В таком строю, не щадя людей, Франко устраивал в эти дни настоящие "психические атаки": под сильным огнем республиканцев колонны мятежников безостановочно шли вперед, теряя на ходу сотни и тысячи людей. Эту фалангу удалось остановить с большим трудом, пожертвовав несколькими деревнями.
Наше контрнаступление было задумано правильно, но выполнено рыхло, медлительно, со скрипом. Части собирались с большим опозданием, теряя самое золотое время - время начала сражения, - и этим потеряли внезапность, первое сокровище, которым обладает правильно нападающий.
В самом сражении две раздельно действующие группы войск не имели настоящей связи между собой, не имели общего хозяина. Не было связи, контакта, понимания, единогласия. Эта двойственность восходит к двойному командованию - командованию мадридскому и командованию Центрального фронта. Офицеры обоих штабов переписываются, спорят между собой, никак не могут поделить войска. На их разногласиях спекулируют авантюристы и предатели. Когда, наконец, кончится это безобразие?!
16 января
Газетный заговор молчания вокруг подполковника Рохо наконец нарушен. О нем пишут, его упоминают на втором месте, перечисляя руководителей и героев обороны Мадрида. Я не могу не радоваться, что поспособствовал этому, первым рассказав о Рохо в печати. Газета "Эль социалиста" говорит в передовой: "Понадобилось, чтобы русский журналист Мигель Кольцов открыл нам личность Висенте Рохо и этим помешал нашей скверной традиции - пренебрегать и не замечать наших людей. Иностранец открывает их перед нами, заставляя восклицать: "А ведь верно, мы не отдавали себе в этом отчета!" С пресловутых времен так называемой "европеизации" мы не замечаем наших национальных и культурных ценностей, не замечаем талантливых испанцев в наших же собственных рядах. Мы благодарны Мигелю Кольцову за открытие, которое он сделал, за показ человека, который в тишине своей скромной комнаты отдает все силы спасению Мадрида. А ведь скольких еще людей мы не замечаем в штабах и в траншеях! Случай с Висенте Рохо далеко не единичен. Борьба выдвинула множество новых, ярких фигур, которые мы ухитряемся не замечать. В этом сказываются пережитки наших старых обычаев - вечно повторять одни и те же имена, с трудом заставляя себя находить и привыкать к именам новым. Пусть это служит нам уроком и предостережением, столь важным в условиях нынешней борьбы".