Я знаю, что в гостиничном номере был не тот ты, которого я знаю. Мне легко в это поверить, потому что и я была не та, что есть на самом деле.
Я написал в ответ:
Я тоже виноват, прости. Давай не будем больше говорить об этом. Просто приезжай, и будем выступать вместе, как в старые добрые времена.
Но она не торопилась сообщать о принятом решении.
Если у Аль-Серраса и было предчувствие, что будущее нашего турне под угрозой, то он связывал это скорее с публикой, чем с нашими трудностями.
Политическая обстановка Испании в эти месяцы была на грани коллапса. Диктатор Примо де Ривера лишился поддержки армии и оставил пост, его место занял другой, такой же безликий диктатор, который тоже продержался недолго. Тогда король согласился на проведение муниципальных выборов. На каждом фонарном столбе висели плакаты, пропагандистские листовки и лозунги. Опросы населения предвещали антимонархический бум, хотя голоса сельских избирателей строго контролировались упрямыми политическими воротилами.
Мы встретились с Аль-Серрасом в его отеле 12 апреля и весь день провели вместе в разговорах о предстоящем турне. В холле гостиницы нас ждал фотограф, чтобы обсудить свой гонорар и расписание фотосессии. Аль-Серрас показал ему все, что у нас было: страшный старый снимок, на котором были запечатлены он и я десять лет назад, и чудесное фото Авивы, недостаток которого заключался только в том, что на нем не было нас. Фотография анфас была сделана несколько месяцев назад в Берлине: изящный носик, слегка притушеванные глаза, на голове модная дамская шляпка «колокол» почти без полей и каштановые волосы, обрамляющие лицо. Она выглядела так прелестно, что я не утерпел, чтобы не сказать ему об этом.
В следующий вечер мы ужинали за уличным столиком на Рамблас.
— Странно, что она не прислала телеграмму в отель, — сказал Аль-Серрас. — Может, они потеряли ее. Нам непременно надо быть завтра утром на вокзале на случай, если она вдруг приедет, поезд с юга прибывает в 11.15.
Мимо нас пронесся разносчик газет, выкрикивая последние важные новости.
Я прокашлялся.
— Возможно, мы выбрали не лучшее время для поездки.
Аль-Серрас остановил свой взгляд на мальчике, убегавшем от нас с толстой пачкой газет под мышкой.
— Выборы? Не важно кто победит, результат обязательно оспорят. Это тягомотина на месяцы. Бардак, как всегда. Разбуди меня, когда он закончится.
— Да… То есть нет. — Подошел официант убрать наши тарелки. — Я имел в виду, что наше турне не будет иметь успеха без Авивы. А мне не верится, что она приедет.
— Но мы не должны этого допустить. Что слышно от нее?
— В последнее время ничего.
— Тем не менее завтра мы отправимся на вокзал. Не может же она в самом деле нас подвести.
— А если она не приедет утренним поездом?
— По-моему, есть только два поезда — в 11.15 или 2.38. Я писал ей, и она в курсе, что через неделю у нас концерт. Уверен, не позднее завтрашнего дня она будет здесь.
— А если нет?
Он промолчал.
— Но ты не хуже меня знаешь, что от нее нет никаких известий вот уже несколько недель.
Принесенный официантом кофе остывал, нетронутый, на столе.
— Это моя ошибка, — сказал наконец Аль-Серрас. — Тот спор с ней, осенью, когда я последний раз видел ее. Мне казалось, что мы все уладили. Но получается, что нет.
— Но и мы с ней тоже спорили, — сказал я быстро и тут же осекся: за прозвучавшими искренне словами скрывалась фальшь. Конечно, было заманчиво переложить часть своей вины на плечи Аль-Серраса. — Ну, мы действительно немного повздорили. — Я старался говорить честно и убедительно. — Разговор получился не из приятных. В общем, она была даже расстроена. Очень… — Мой голос дрогнул, выдавая мое внутреннее смятение. Я пытался говорить что-то снова, но сдался, слишком быстро переключившись на официанта, выговаривая ему за холодный кофе.
Аль-Серрас настороженно наблюдал за мной.
Немного остыв, я произнес:
— Как ты думаешь, можно спасти человека?
— Не знаю. Бывало, меня спасали по два-три раза на дню, всякий раз перед ужином. — Он улыбнулся и потрепал меня по плечу. — А помнишь нашу встречу, когда я приехал в Мадрид? Ведь я макнул тебя в озеро только для того, чтобы привести в чувство. Люди назвали бы это спасением.
Я посчитал это сравнение ужасно несправедливым, но смог выдавить из себя только одно:
— То, что я сделал с ней, было хуже.
— Уверен, ты заблуждаешься. — Он взглянул на меня сурово. — Знаешь, утрата надежды способна вовлечь человека в беду.