Но немцу не повезло.
— Закончилась пленка! Это судьба. Маэстро, нам нужно будет встретиться. Как можно скорее. Я не очень часто бываю в этих местах, но уверен, что разыщу вас в городе…
Он пожал нам руки и распрощался, напоследок обратившись к Аль-Серрасу:
— Позаботьтесь о его здоровье. Вы несете за него личную ответственность.
Еще не стих шум удаляющегося мотоцикла, а Аль-Серрас уже упаковывал свои вещи. Авиве он велел сделать то же самое. Он боялся не столько возвращения немца, сколько гнева обитателей виллы. Где-то хлопнула дверь. Из окна сверху раздался недовольный мужской голос. Имогена сидела на земле и плакала.
Поведав мне все подробности встречи с немцем, Аль-Серрас воскликнул:
— Пойми же! Это было лучшее, что я мог сделать.
— Брось, что ты оправдываешься?
— Может, это твой шанс. Ты слышал, как он говорил о Геббельсе?
— Хусто, ты хоть чему-нибудь научился?
Из-за угла появился Иешуа:
— Мадемуазель Авива ждет в машине. Если вы еще не передумали ехать в Марсель.
Я встряхнулся и последовал за Аль-Серрасом к автомобилю, работавшему на холостом ходу.
— Ты говорил вчера вечером, — сказал он, — что кое о чем жалеешь.
Я коротко кивнул в знак согласия.
— Если она тебе дорога, сделай так, чтобы она как можно скорее покинула эту страну.
— Она не хочет уезжать.
— Конечно не хочет. Она хочет в Германию, искать мальчика. Я не утверждаю, что он в концлагере. Но он сто раз мог умереть от дизентерии, или тифа, или любой другой болезни. Потому-то она и не может его найти. — Он сделал резкий выдох. — Тебе лучше уйти. Мы уезжаем.
Я шагнул к автомобилю.
— Не прощайся с ней. Скоро мы снова встретимся.
Через два дня я получил корзину черешни — восхитительной красной черешни, хотя ее сезон в этих краях давно прошел. Мы сочли это признаком того, что наш посетитель имеет большие связи.
— Турецкие? — предположил Андре, сплевывая косточки.
— Кто ж его знает? — сказал я, чувствуя печаль.
Затем вернулся Фрай, усталый, но довольный успешно завершившимся делом. Все его подопечные ушли в испанские горы, по крайней мере, он их лично туда проводил. Им предстояло добраться до Лиссабона, где они уже вполне легально смогут подняться на борт корабля, отплывающего в Нью-Йорк. В последний момент Альма Верфель призналась, что в одной из ее многочисленных сумок хранятся подлинник партитуры Третьей симфонии Брукнера и наброски одного из романов мужа.
— Я рассказываю вам об этом, — говорил Фрай, когда мы сидели за ужином, празднуя его возвращение, — не для того, чтобы поощрить вас делать то же самое, а, наоборот, чтобы против этого предостеречь. Если вы располагаете ценными рукописями, пожалуйста, передайте их мне. У меня есть курьеры, с которыми их можно переправить в безопасное место. Не следует класть все яйца в одну корзину.
Никто не хотел портить Фраю настроение пересказом случившегося в его отсутствие инцидента. Но в конце концов эта тема все же всплыла в общей беседе.
— Ох уж мне этот испанский темперамент! — посетовал художник по имени Густав.
— Что вы имеете в виду? — спросил кто-то.
— Поведение Аль-Серраса. Глупое и опрометчивое. Горячая кровь.
— Среди нас есть еще один испанец, которому не свойственна ни одна из этих черт, — прервал его Фрай. — И вообще, давайте оставим этнические ярлыки на совести наших врагов.
— Маэстро Дельгадо проявил чудеса хладнокровия, — поддакнула ему незнакомая мне женщина. — А он сильно рисковал. Давайте выпьем за него.
Раздался звон бокалов.
Но Фрай не поддержал тост, а спросил:
— Как звали немца?
Никто из нас не знал его имени.
— Он точно был гестаповец? Вы уверены? Может, из другого подразделения СС?
— А, все они одинаковые! — махнула рукой Жаклин.
— Какая на нем была форма? Коричневая или черная? Какая символика на форме — значки, эмблемы? Кто-нибудь разглядел?
— Он упоминал доктора Геббельса, — сказал я. — Возможно, они лично знакомы.
— Какое все это имеет значение? — возмутилась Жаклин. — За этим столом сидят артисты и мыслители, а не шпионы. С какой стати нам обращать внимание на какие-то эмблемы?
— Зато они, — вздохнул Фрай, — на все обращают внимание. На вас в том числе.
— Мы польщены, — пробормотал Густав.
Фрай словно нехотя пояснил:
— Среди них тоже попадаются разные люди. Одни сообразительнее, другие нет. Одни общительнее, другие…