— Я здесь всего около месяца, — вежливо проговорил он, — но уже понял, что должен работать с тем материалом, который имеется. Я не могу заставить элегантную женщину одеться проще. И этот камуфляж вряд ли кого-нибудь обманет, скорее вызовет подозрения. — Он сделал паузу. — Вторая проблема заключается в том, что вы не можете отобрать у людей их сущность. Тем более в минуту крайней опасности. Это может лишить их мужества. Каждый из них цепляется за ту или иную безделицу. Каждому кажется, что без этой безделицы его жизнь не имеет смысла.
Мы оба посмотрели на автомобиль, возле которого миссис Верфель выговаривала мужу за то, что он не сумел впихнуть в багажник все ее сумки и чемоданы.
— Одна безделица, говорите? — хмыкнул я.
Фрай рассмеялся, громко и открыто. Это был первый и последний раз, когда с его лица слетело выражение вечной тревоги.
Автомобиль уехал, и я отправился завтракать. У кухарки Имогены, накануне прикладывавшей Авиве компресс, я поинтересовался, появлялись ли уже мои друзья.
— Да, они уже поели, — ответила она. — Они рано позавтракали и ушли гулять.
Все утро, пока я ждал их возвращения, у меня из головы не шла Авива. Марсель, думал я, явно не самое подходящее место для нее. Порт, притягивавший множество отчаявшихся беженцев, находился под неусыпным контролем властей, а каждая сельская дорога, ведущая в сторону Средиземного моря, патрулировалась и французскими вишистами, и немцами. Я строил планы, как убедить Фрая помочь Авиве с французским удостоверением личности. Тогда она могла бы сесть на поезд, направляющийся на запад.
Лишь позже я узнал, насколько близкой и неотвратимой была угроза ареста.
Впоследствии Аль-Серрас объяснил мне, что это он предложил Авиве прогуляться, надеясь вернуть румянец ее землистым щекам. Они спокойно шли по тропинке, когда заслышали тарахтенье мотоцикла с коляской. Мотор чихнул пару раз и заглох. Мужчина, сидевший за рулем, по-французски обратился к ним за помощью. Он был моложав и худощав, в шлеме и мотоциклетных очках, в темной форме и черных ботинках по колено. Подойдя ближе, они увидели нарукавную повязку со знакомым символом.
Аль-Серрас полчаса провозился с мотоциклом, проверял провода, пинал выхлопную трубу. Хорошо, что он разбирался в механике. Авива все это время сидела на обочине, обхватив руками колени, и делала вид, что зевает.
— Вы прекрасно говорите по-французски, — сказал мотоциклист. — Но вы не француз. Испанец?
— А у вас хороший слух, — отозвался Аль-Серрас.
— Вы напоминаете мне одного человека, которым я восхищаюсь.
— Кинозвезду? — пошутил Аль-Серрас.
— Нет, пианиста.
Аль-Серрас слегка склонил голову в знак признательности.
— Я глазам своим не поверил, — откровенничал немец. — Пока не увидел ваши руки. Представьте себе, когда-то я держал их фотографию у себя на столе. Моя дочка любила прикладывать к ней свои пальчики. А я говорил, что, если она будет есть овощи и много заниматься, то они у нее вырастут и станут такими же длинными.
— И как? — Аль-Серрас не смог удержаться от смеха.
— С длиной все нормально. Но на этом сходство исчерпано, — в свою очередь засмеялся немец. — Она выступала, но не добилась успеха. Как, впрочем, и я. Но это было так давно…
Горячий бриз шуршал высокой травой.
— Вы не возражаете? — Мужчина извлек из сумки позади мотоцикла небольшой фотоаппарат. Он сделал несколько снимков Аль-Серраса: сначала лицо, потом пальцы обеих рук на кожаном сиденье мотоцикла.
— Пленка кончается. Может, ваша девушка тоже хочет сфотографироваться?
— Наверняка, — сказал Аль-Серрас, все еще улыбаясь. — Иди сюда, милая. Она немного стесняется. К тому же с ее нежной кожей, — он сделал ударение на слове «нежной», — ей противопоказано долго находиться на солнце. Поэтому мы и вышли погулять пораньше.
— Пожалуйста, подойдите, — сказал немец.
Она не шевелилась.
Он повторил, уже жестче:
— Подойдите. Она прятала лицо в руках, притворяясь смущенной. Тогда он сделал пять длинных, медленных шагов в ее сторону.
— Ваши документы.
— У меня нет с собой.
Он приподнял ей подбородок и заметил синяк:
— Кто вас ударил?
Она не ответила. Тогда вмешался Аль-Серрас:
— Ссора между влюбленными. Сами знаете, как это бывает.
— Я вам не верю, — сказал немец.
Воцарилось короткое молчание. Прервал его мотоциклист:
— Я достаточно много читал о вас и знаю, что вы никогда никого не ударите. Вы помешаны на своих руках. Слишком бережете их, чтобы драться. Я прав?
— Никогда не пытайся обмануть почитателя, — принужденно засмеялся Аль-Серрас. — Вы абсолютно правы — насчет моих рук. Но заблуждаетесь насчет другого.
— В каком смысле?
— Я сказал, что это была ссора влюбленных. Но не говорил, что я и есть тот самый драчливый влюбленный.
— О! — В голосе немца послышалось удивление.
Он подошел к Авиве ближе, окинул взглядом ее фигуру. Потом положил руку ей на талию.
— Не щекотно? — спросил он.
Она стояла низко опустив голову, не пытаясь отпрянуть или выразить возмущение. Он взял ее за руку и принялся изучать узкое запястье — искал клеймо.
— Вы остановились неподалеку?
— Она приехала к друзьям на выходные, — вмешался Аль-Серрас.
— Документы есть?
— В Марселе. Я оставила их в отеле.
— Я как раз еду в Марсель. Вы поедете со мной.
Он за руку повел ее к коляске.
— Здесь всего одно пассажирское место, — через плечо бросил он Аль-Серрасу. — Мои извинения. Надеюсь увидеть вас в городе, особенно если вы будете давать концерт. Все бы отдал, чтобы вас послушать!
— Что именно вы хотели бы услышать? — Аль-Серрас пытался задержать его.
Немец выпустил руку Авивы:
— Трудный вопрос! — Он задумался. — Что предпочесть: то, что слышал раньше, или то, чего никогда не слышал? Все говорят, вы лучше всех в Европе играете Шопена, но я не очень люблю Шопена. Больше всего мне нравится трио Дворжака в вашем исполнении.
— Полагаю, опус номер четыре? «Думки»?
Немец щелкнул каблуками:
— Точно! — Он уже забирался на мотоцикл, когда Аль-Серрас ляпнул:
— Там мало моей заслуги. Гораздо важнее партия виолончели. Но я передам сеньору Деларго ваш отклик.
— Вы общаетесь с маэстро Деларго?
— Общаюсь? Пожалуй, даже слишком тесно, если учесть, что мы делим с ним двухспальную кровать.
Немец забыл об Авиве. Прижав к груди камеру, он шагнул к Аль-Серрасу и взволнованным шепотом спросил:
— Где он?
Вот так мой партнер, мой коллега, моя тень, мой друг и соперник привел волка прямо к нашей двери. Мне-то не было особой нужды скрываться. Но на вилле находились и другие люди: Андре и Жаклин Бретон, их дочь, писатель-троцкист Виктор Серж и другие артисты и писатели. Они еще нежились в постелях, отсыпаясь после вчерашней вечеринки. Даже повар Иешуа успел побывать под арестом — его поймали на попытке отоварить в Марселе фальшивые продовольственные карточки. Слава богу, Верфель и Генрих Манн уже уехали. Плохо было то, что еще не вернулся Фрай, который соображал быстрее всех нас и обладал даром сладкоречия. Приходилось выкручиваться самим.
— Я больше не играю, — объяснил я гестаповцу, который умолял меня исполнить что-нибудь лично для него.
Мы сидели во дворе, за одним из металлических столов, с которого Иешуа торопливо убирал остатки завтрака. Обитатели виллы поспешили попрятаться кто куда, едва заслышав скрип сапог.
— Как так — больше не играете? — не понял немец, пальцами поправляя фуражку.
— Временно, — быстро объяснил Аль-Серрас. — У него подагра. Обострение артрита. Воспаление суставов.
— Знаю, что это такое. Моя бабушка страдает той же болезнью. — Он внимательно посмотрел мне в лицо: — Вы едите морепродукты?
— Иногда, — запинаясь, ответил я.
— А красное мясо?
— Когда достану.