Граница между Францией и Испанией проходит посередине реки, меж лодок; на другом берегу виден город Ондаррибия, похожий на зеркальное отображение Андая. Когда в Ондаррибии бьют башенные часы, их бой слышен в Андае. Выходя на своих суденышках из бухты Андая, баскские рыбаки приветствуют таких же баскских рыбаков, только вышедших из Ондаррибии. На закате маяк на французской стороне перемигивается с маяком на испанской. За тем и другим городом начинаются зеленые холмы.
В первый день, не считая встречи с местным шефом гестапо и хлопот по поводу костюмов для завтрашнего концерта, мы в основном просто глазели по сторонам, пытаясь понять, где заканчивается одна страна и начинается другая, а главное — как охраняется граница.
Я должен уточнить одну деталь. Я уже упоминал, что нас сопровождал офицер гестапо. Он был прикреплен к нам с самого отъезда из Марселя. Молодой парень, года двадцать три — двадцать четыре. Как его звали, не скажу. Зная вашу дотошность, не сомневаюсь, что вы захотите его разыскать. Мне неизвестно, жив он или нет, есть ли у него дети, но мне бы не хотелось, чтобы их донимали расспросами. Наши пути сошлись всего на эту неделю — к несчастью для него и для нас. Я буду звать его Крайслер, это звучит похоже на его настоящее имя.
Рекомендовал Крайслера тот самый офицер на мотоцикле, с которым мы столкнулись на вилле «Эр-Бель». Крайслер был знакомым его дочери.
— А вы собираетесь жениться на ней, когда все закончится? — спросил его Аль-Серрас.
У молодого немца вспыхнули уши.
— СС не понуждает нас жениться, — отрезал он. — Только зачинать детей. Для распространения арийской расы.
Аль-Серрас закатил глаза:
— Ну, ребята, повезло вам. Имеете все удовольствия.
Крайслер был коротко стриженным блондином с открытой, нежной, как у ребенка, шеей. Я спросил его, не играл ли он в детстве на фортепиано. Нет, помотал он головой, но он пел в хоре. До войны он был полицейским в Штутгарте. Ему нравилась Франция. Всегда хотелось побывать в Испании. Он на одном дыхании мог перечислить известных ему музыкантов: Альбенис, Гранадос, Кассадо, Казальс…
Не успел тронуться поезд, как он попросил у нас автографы. Авива решила, что он издевается, и отказала. Но в Тулузе он вышел из вагона и принес ей букет цветов. На следующей остановке позаботился о бутербродах: с ветчиной для нас с Аль-Серрасом и с говядиной для Авивы, хотя она ни разу не обмолвилась о своих пищевых предпочтениях. Нам стало ясно: он знал, кто она такая. Но относился он к нам почтительно и даже пару раз оставлял нас без присмотра, минут на пятнадцать.
Аль-Серрас даже слегка пожурил его за мягкость, и Крайслер неожиданно заговорил официальным тоном:
— Мне дано два указания. Первое: заботиться о здоровье вот этого человека. — Он показал на меня и открыл большой кожаный саквояж, в котором стояла очередная корзинка черешни. — Второе: следить за вами ради вашего благополучия, охранять вас от воров и других злоумышленников. Мой шеф очень интересуется музыкальными инструментами и особенно смычком маэстро Дельгадо.
— Значит, в остальном нам позволено влипать в любые неприятности? — поддразнил его Аль-Серрас.
— О нет, это было бы плохо для всех нас.
Нас отвели в гостиницу, предоставленную властями Андая, и мы попросили у Крайслера разрешения осмотреть город. Он не возражал. Мы прогулялись по центру, прошли к старинной дамбе и бухте, затем вернулись к станции и попытались выяснить, куда ведут железнодорожные пути. Они поднимались на мост, перекинутый через реку, русло которой в этом месте сужалось. Чуть дальше виднелся второй такой же мост. По нему проходила автодорога. У подножия моста располагался французский контрольно-пропускной пункт. На мосту мелькали зелено-коричневые фигурки.
Судя по всему, наш интерес к воде и мостам не привлек к себе внимания. Правда, владелец магазинчика, в который мы заглянули, не удержался от комментария: «Вы, наверное, какие-нибудь знаменитости. Вон как вас охраняют!»
Жители города понятия не имели о том, каких важных шишек ждут здесь на следующий день. Они знали лишь, что на железнодорожной платформе состоится концерт. Участников городского оркестра предупредили, что они должны будут исполнить несколько патриотических произведений. Но по какому поводу выступление и почему оно организуется на платформе, а не в церкви или парке, они не знали. Или делали вид, что не знают.
Встреча Гитлера и Франко была запланирована на вторую половину дня. Место встречи — личный вагон фюрера. Узнай о ней французское Сопротивление, оно одной бомбой могло бы избавить мир сразу от двух диктаторов. Тем временем день сменился вечером. Площадь перед вокзалом запрудили мотоциклы и автомобили. Соседнее кафе оккупировали жандармы, перед долгим дежурством накачивавшиеся двойными эспрессо. Движение поездов было в целях безопасности остановлено. Официально объявили, что обе ветки, и северная и южная, «закрыты на ремонтные работы».
По возвращении в отель Аль-Серрас шепнул Крайслеру:
— Что-то маэстро Деларго все время трет руки. Обычно он делает так перед приступом подагры.
Это встревожило нашего гестаповца. Он тут же позвонил портье и спросил, где можно достать черешню.
— Может, не стоило ему есть на обед креветки? — делано сокрушался Аль-Серрас.
— Он ел креветки? — поразился Крайслер. Лицо у него позеленело.
— Мы пытались его остановить, — виновато бормотал Аль-Серрас. — Но разве за ним уследишь?
Аль-Серрас выступал в своем репертуаре. Я не сразу понял, какую цель преследует эта дурацкая шутка. Догадался лишь тогда, когда Крайслер сорвался и убежал куда-то — как выяснилось, добывать для меня «лекарство». За вечер мне пришлось употребить три банки черешневого компота. С тех пор в рот не беру черешню.
Каждая очередная банка дарила нам около получаса свободы от нашего надзирателя. Мы сидели в номере Авивы. Я смотрел в окно, а они изучали карту, нарисованную на спичечном коробке, и штудировали карманный разговорник.
— Каисхо, —произнес Аль-Серрас.
— Каиско, — повторила Авива.
— Не «к»,а «х». Каисхо.Дальше. Сэр модус.
— Сэр модус.
— Нола эсатен да хори эскарас?
— Хусто, мне этого в жизни не запомнить!
— Ты должна уметь называть по-баскски хотя бы самые простые вещи.
— Да мы пробудем с ними всего пару дней! Пока не переберемся на португальское судно. Я могу вообще не разговаривать, — сказала Авива. — Только слушать.
— Хорошо. Но хотя бы одно слово ты должна выучить. Контус!
— Что оно значит?
— Берегись!
Когда Крайслер вернулся с третьей или четвертой банкой компота, Аль-Серрас вдруг сказал ему, что они с Авивой собираются пожениться.
— После концерта? — спросил Крайслер.
— Да, сразу.
— О, так вы сейчас в предвкушении медового месяца?
Авивы зарделась румянцем.
— Не позволите ли вы нам провести ночь в городе? — спросил Аль-Серрас.
Крайслер искренне огорчился:
— Уже слишком поздно. Все закрыто. Лучше завтра. Сразу после концерта. — Он улыбнулся. — После концерта сможете устроить себе романтический ужин вдвоем. Я раздобуду шампанское.
Это как нельзя лучше отвечало их — нашему — замыслу.
Крайслер снова ушел, и мы вернулись к обсуждению плана. Утром отправляемся на станцию, осмотрим доставленный рояль и под присмотром гестаповца проведем репетицию. Затем я объявлю, что моя подагра разыгралась не на шутку и я не могу играть. Аль-Серрас с Авивой внесут в программу изменения. После концерта они зайдут в отель, затем покинут его, якобы направляясь ужинать, а на самом деле — поспешат к дамбе. Когда стемнеет, включатся маяки-близнецы. Это и будет сигнал. Беглецы обогнут дамбу, спустятся вниз по античным ступеням к бухте и сядут в стоящую на якоре рыбачью лодку.
А я? Я с ними не пойду. Они горячо зазывали меня бежать с ними, но я наотрез отказался. Я останусь и подыграю им. Когда Крайслер заметит отсутствие Аль-Серраса и Авивы, я разделю с ним его тревогу и признаюсь, что слышал, как мои друзья собирались на пляж, чтобы поплавать при луне. Чуть позже какой-нибудь жандарм найдет на покрытых морскими водорослями прибрежных камнях брошенную одежду — мужские штаны и рубашку и женское платье. Тел утонувших отыскать не удастся. К полудню Гитлер будет на пути на восток, а Франко — на юг, и каждый местный жандарм с облегчением вздохнет, избавившись от агентов разведки двух стран. То, что утонули два артиста, вряд ли вызовет серьезную тревогу. Я пробуду здесь еще день, поброжу по кафе и ресторанам, пообщаюсь, если потребуется, с второстепенными официальными лицами, а 24 октября сяду в соответствии с билетом на поезд.