Никаких надписей на стенах, никакого битого стекла — обычная холодная церковь, запах пыльной темноты и мерцание свечей. Может быть, ребята решили просто прогуляться в горы, выкопать спрятанные там бутылки? Или направились к пользующейся дурной славой хижине, где обитала девица по имени Хуанита?
Вдруг кто-то резко схватил меня за рукав: это был отец Базилио. Стоя ко мне в профиль, он дружелюбно улыбался. Но вот он повернулся другим боком… Вся левая половина его лица была изуродована: фиолетовый синяк на месте заплывшего глаза; глубокая царапина, прочертившая щеку от уха до подбородка.
— Я должен… — сипло прошептал он.
— Падре! Что с вами? — воскликнула стоявшая рядом со мной мать.
— Несчастный случай. Ничего страшного.
Он не обратил никакого внимания на ее встревоженный вид и пристально смотрел на меня здоровым глазом. Из второго сами собой текли слезы.
— Я должен назвать вам имя…
Сердце у меня застучало. Сейчас прозвучит обвинение.
— Ты меня поймешь, — взволнованно продолжал священник. — Уже сейчас ты занимаешь видное положение в обществе, имеешь доступ к королевскому двору в Мадриде.
Он что, хочет придать случившемуся громкую известность? Я в панике огляделся вокруг, ища взглядом брата. Тот сидел на церковной скамейке с лицом опытного игрока в покер и изображал дремоту.
— Они не имеют права его забыть! — Отец Базилио сделал драматический жест руками и благоговейно произнес: — Скарлатти.
Я замер, пораженный.
— Доменико Скарлатти, — повторил священник, приняв мое молчание за невежество. Он попробовал усмехнуться, но его лицо исказила болезненная гримаса.
— Скарлатти, — заговорил я, обращаясь к маме, — это итальянский композитор. Он работал при королевском дворе в Мадриде в 1700-х годах.
— Ты сделаешь это для меня? — напирал отец Базилио. — Напомни им. Просто напомни. — Он приподнял голову, сморщившись от боли, выставил вперед палец и принялся отбивать им слышимый только ему ритм. Он явно не хотел, чтобы моя мать спрашивала, что у него с лицом. Не хотел говорить, кто его изувечил. Он хотел думать только о музыке, которая одна была ему верным спутником в этом городе, населенном предателями. Я не сомневался, что он узнал нападавших в лицо.
— Ты сделаешь это? — еще раз спросил он.
— Конечно.
— Его никто не помнит. В Испании забыли его творчество. Может, они устроят королевский концерт или назовут что-нибудь его именем. Или хотя бы поставят памятник… Но мы с тобой это еще обсудим. Мне хотелось бы послушать твою игру. Ты привез с собой виолончель? Нет? Ах, как нехорошо. Но мне пора.
Отец Базилио обернулся к церковной двери. Внутри уже сидели на скамьях шесть пожилых женщин в темных одеждах, обмахивавшихся веерами. За ними следом появился дон Мигель Ривера в черном пиджаке и белой рубашке с открытым воротом. Рядом с ним шла невысокая толстушка — его супруга, на которой он женился два года назад.
— Дон Ривера сделал щедрый дар в честь торжественного для твоего племянника дня, — сказал отец Базилио. — Он опора этого гибнущего города. Может, когда-нибудь и ты станешь таким. Храни тебя Господь, Фелю.
На следующий день я слег. Сказались тяготы дороги и три бессонные ночи. Оставшееся время я провел в постели, мечась в жару и кашляя, но благодаря судьбу за то, что вынужденное затворничество избавило меня от необходимости общаться с обитателями Кампо-Секо.
С Персивалем мы говорили об этой ночи всего раз.
— Я рад, что не вышло хуже, — сказал я.
— Вообще ничего не вышло, — отмахнулся он. — Куим и Хорди боятся попасть в тюрьму. Они же сейчас работают на уборке урожая. А у нас тут Ривера и церковь — два сапога пара. Но ничего, недели через две сбор винограда закончится, тогда мы им покажем.
— А что тогда изменится? Разве Ривера им не отомстит?
— Скоро поспеют оливки. Ему нужны будут люди.
— А отец Базилио?
— Он получил предупреждение. Но ты видел его физиономию? Витает в облаках. Вот именно, братишка. В облаках.
Глава 12
На обратном пути в Мадрид, пока поезд карабкался от побережья к сухому плато Ламанча, моя простуда отступила и в голове посветлело. Проходя через главные ворота дворца, я уже улыбался стражу с алебардой. Неподалеку от станции Аточа я купил коробку шоколадных трюфелей, которую собирался преподнести соседу по комнате. Надо было сделать это еще год назад. Мне же нужен хоть один друг. Человек, с которым можно поделиться разочарованием от поездки в родные места. Рассказать об узких улицах Кампо-Секо, пропитанных неприятными запахами, посетовать на то, как рвутся семейные связи.
Но, едва распахнув дверь комнаты, я обнаружил Родриго за сбором вещей. Он поблагодарил меня за подарок, но даже не открыл коробку.
— Это твой? — Он держал передо мной шелковый красный шарф.
— Не думаю.
— Прекрасно, — ответил он и запихнул шарф в дорожный сундук, забитый рубашками и штанами.
Взял стопку книг, бегло просмотрел и швырнул туда же, поверх мятой одежды. Комната практически опустела. Он снял со стены литографию, на которой была изображена наполовину достроенная Эйфелева башня. На его пыльной тумбочке просматривались три чистые полоски — место, где стояли семейные фотографии в рамках. Он уже снял простыни с матраса. В прорехе виднелось что-то черное. Клоп. Родриго раздавил его между пальцами.
— Сувенир на память, — сказал он. — Когда меня будут спрашивать, как живется во дворце, я стану показывать этого клопа. Чтобы все знали — во дворце они такие же, как везде.
Он попросил меня помочь ему закрыть сундук. Я уселся сверху, и Родриго защелкнул последний замок.
— Ты сделал что хотел? — спросил я.
— Сделал, но кого это волнует? Кому сейчас это нужно? У нас республика!
— У кого это «у нас»?
— Ты что, не слышал? В Португалии!
— Король Мануэль умер?
— Монархия умерла. А что ты так беспокоишься о нашем короле? Не волнуйся, он жив-здоров, сидит в Гибралтаре. И очень хорошо. У нас новое правительство. Во главе с Брагой, профессором литературы.
— Первый раз слышу.
— Нет, ты представляешь? И это случилось при моей жизни!
— Может, тебе лучше подождать, пока там все не уляжется? — Я положил руку на сундук. — Там сейчас не опасно?
— Они нуждаются в таких специалистах, как я, — строителях, проектировщиках. Появится конституция, экономические программы. Дела будет хоть отбавляй.
— А как же твои проекты в Испании? Если ты останешься, получишь награду.
— Фелю! — напыщенно произнес он. — Свобода — вот лучшая награда.
Он заглянул под кровать — проверить, что ничего не забыл, — а я потихоньку спрятал за спину коробку. Он же не оценил моего жеста. Но уже на пороге, волоча за грузчиками, тащившими его дорожный сундук, свой саквояж, он еще раз оглянулся и вспомнил про конфеты.
— Разве революция недостаточно сладкая? — спросил я.
— Это разные вещи, — ответил он и выхватил коробку из моей руки.
Я шел за Родриго на некотором расстоянии и наблюдал, как рабочие с трудом спускали вниз по лестнице его сундук. Я собирался вернуться к себе в комнату и принять прохладную ванну, но тут кто-то хлопнул меня по плечу. Это был стражник.
— Его величество желает видеть вас.
— Он не сказал зачем?
— Следуйте за мной, — ухмыльнулся стражник.
Король Альфонсо пил чай, сидя в низком кресле. Он сидел задрав кверху колени и сжимал тонкими пальцами чашку. С ним была королева Эна. Она приветствовала меня натянутой улыбкой.
— Слышали новости? — спросил король.
— Да, ваше величество.