— Какой номер? — спросил Готье.
Она подбородком показала на билет в переднем кармане своего фартука:
— Без номера, только имя. Но я не могу разобрать.
Готье протянул руку к ее карману:
— Я попробую прочитать, что там написано. — При этом его французский акцент заметно усилился.
Она сморщила нос:
— Нет, спасибо. Вы кинозвезды?
— Кинозвезды? Вы просто прелесть, — ответил Аль-Серрас.
— Я узнала вас по портрету на рекламе на одной из станций.
— Какая умница! А как тебя звать?
Стук в дверь прервал его. Я открыл дверь и увидел другую официантку, более коренастую, чем первая, но тоже вполне симпатичную. Она переступила порог, попыталась улыбнуться, а затем низким голосом спросила свою подругу:
— Фелипа, ты их еще не нашла?
Девушка мотнула головой.
— Ага, значит, ты Фелипа, — сказал Аль-Серрас. — Человек приобретает почти магическую силу, зная подлинное имя другого человека, тем более если оно тайное. Я поменял свое имя, когда мне едва исполнилось двенадцать лет…
— Вы поменяли свое имя? — прервала его Фелипа. — Как необычно! Долорес! Они точно кинозвезды!
— Что-то не верится, — фыркнула Долорес, осматривая наше купе с его пустыми банками, бутылками и объедками.
Фелипа, все еще высоко держа поднос, запричитала:
— У нас вычтут из зарплаты, если мы не доставим заказ.
— Кто-нибудь их купит, — сказал Готье.
— Вряд ли столько сразу. Особенно если они заветрятся. — При последних словах она поджала губы.
— Хорошо, давайте тогда просто съедим их, прямо сейчас, все вместе, — предложил Аль-Серрас. — Не волнуйтесь, мы заплатим. Но только при условии, что вы останетесь.
— Мне это нужно поставить, — сказал Фелипа, руки которой уже дрожали под тяжестью подноса.
Аль-Серрас провел пальцем по ее переднику и прикоснулся легонько к ее талии, кладя в карман деньги.
Я уже бессчетное количество раз наблюдал за ухаживаниями Аль-Серраса, но сегодня, когда перед нами возникло столько проблем — нехорошее письмо от Бренана, неожиданная, таинственная остановка поезда, — они казались откровенно неуместными. Я посмотрел на Готье в надежде, что он поможет мне положить конец этой внезапной вечеринке, но Готье исполнял свою обычную роль — подыгрывал Аль-Серрасу.
— Я буду джентльменом, — сказал Аль-Серрас Фелипе. Но вместо того, чтобы взять у нее поднос, он взял с него всего один бутерброд. Оттопырив мизинец, откусил от бутерброда и выбросил остатки в наполовину открытое окно.
Долорес громко сказала:
— Я весь день ничего не ела! Если вы намерены так поступить и с остальными…
— Из-за тебя их уволят, — сказал я.
Аль-Серрас ответил:
— Если уволят, мы поселим их здесь. Нашему купе не хватает женского присутствия. Они могут оставаться у нас как минимум пару недель.
— Он шутит, — сказал я. — Мы сходим через несколько часов.
Но Фелипа недовольно посмотрела на меня, как будто была разозлена тем, что я испортил веселье. В этот момент поезд снова дернулся, Фелипа потеряла равновесие и упала на колени Аль-Серрасу. На лице у нее отразилось сначала изумление, затем неуверенность и, наконец, смирение.
— Если я слишком тяжелая, так мне и скажите, — сказала она, занимая более удобное положение у него на коленях.
— Тяжелая? Нисколько, — ответил он и обвил рукой ее поясницу, подсовывая свой толстый палец под ее пояс, чтобы ослабить его.
Долорес прильнула к Готье и ласково произнесла:
— Вы хоть заметили, что у вас голова кровоточит?
Поезд прошел всего несколько сот ярдов и снова остановился. Коридор заполнился топотом. Прошел проводник, стуча в дверь каждого купе и спокойно объявляя: «Всем сойти с поезда! Всем с поезда!» Аль-Серрас вздохнул, сгреб в охапку бутерброды и небольшое одеяло с одной из приподнятых полок.
Небольшие группки пассажиров брели по песчаной пустоши рядом с путями. Иностранец, споривший с кондуктором и проводником, шел вместе с женой и двумя детьми, положив младшему руку на плечи и сердито поглядывая на персонал поезда.
Аль-Серрас расстелил одеяло на крутом и поросшем кустарником откосе и уселся спиной к поезду. Он пригласил Фелипу и Долорес сесть, а затем обратился к элегантно одетой даме, которая прокладывала себе путь через каменистый участок, опираясь на зонтик. Девушки-официантки нервно переглянулись, не желая фамильярничать с богатыми пассажирами так открыто, у всех на виду.
— Пожалуйста, останьтесь, — умоляюще сказал Аль-Серрас, даже не приподнявшись, когда Фелипа и Долорес забормотали слова прощания. — Посмотрите, какой вид! Все вместе смотрим на долину. И посмотрите, наша новая знакомая предусмотрительно взяла зонтик. Это похоже на прекрасную картину — как она звалась, Готье? «Воскресенье»?
— «Воскресный день…», — ответил Готье, все еще стоя.
— На каком-то острове…
— «…на острове Гранд-Жатт».
— Точно.
Дама приблизилась к одеялу как раз в тот момент, когда прозвучали последнее слова.
— Разве на той картине смотрят не на воду? — сказала она. — А здесь воды совсем нет. Добрый день.
Аль-Серрас рассмеялся:
— Однако перед нами голубой горизонт, если посмотреть достаточно далеко и прищуриться. — Он похлопал по одеялу: — Пожалуйста, присаживайтесь. Чувствуйте себя как дома. — Он не заметил ни того, как ушла Долорес, двинувшись по путям в хвост поезда, ни того, как медленно пятилась назад Фелипа, смущенная упоминанием острова, хотя никакого острова здесь не было, картины, о которой она никогда не слышала и которую не видела. Он развлекал свою новую гостью, с которой его столкнул счастливый случай.
— Искусство — это способность найти нужное место, нужный момент, — наставлял он женщину, которая представилась как сеньорита Сильва. — Так же и в искусстве жизни— мы здесь, погода прекрасная, почему все это должно казаться нам чем-то неудобным?
Дама посмотрела через плечо:
— Но меня действительно обеспокоило, как неожиданно мы остановились.
Кондуктор и человек в засаленной спецовке шли по путям по направлению движения поезда. Группа мужчин смотрела им вслед, а затем сбилась в тесный кружок у локомотива, почесывая головы и потирая брови.
Аль-Серрас потянулся и дернул меня за штанину.
— Вы путешествуете с друзьями? — спросил он сеньориту Сильву. — Может быть, с кем-то, кому будет интересно встретиться с моим застенчивым и невоспитанным другом?
Она смущенно ответила:
— С сестрой. Но куда направляются эти люди? Там на путях не бревно лежит, как вы думаете? Здесь вокруг почти нет деревьев. Мне кажется, они вовремя затормозили.
Аль-Серрас горестно замотал головой, отказываясь смотреть туда, куда она показывала.
— У нас есть еда, одеяло, тень, если нам понадобится тень, и солнце, если нам захочется солнца…
Готье осторожно предложил:
— Пойду все-таки посмотрю, что там.
Аль-Серрас удовлетворенно похлопал себя по ноге:
— Вот, наш эксперт. Он в душе инженер.
Когда Готье оказался вне пределов слышимости, я взял бутерброд, откусил и стал уныло жевать. Затем я сказал Аль-Серрасу:
— Когда я хотел помочь поговорить с этим иностранцем в поезде, ты решил не тратить на это мое время — или свое.
— Я понял, — пианист проговорил медленно и четко, — что ты собираешься ввязаться в политическую дискуссию с командой поезда. Отнюдь не техническую.
Сеньорита Сильва повернулась ко мне, касаясь пальцем кулона на шее:
— Вы интересуетесь политикой?
— Он виолончелист, — сказал Аль-Серрас.
Она игриво прищурилась:
— Это как коммунист?
Аль-Серрас потянулся, чтобы вытащить камешек из шнурков на ботинке дамы.
— Я отдаю эти прекрасно тренированные руки в ваше распоряжение.
— Вы что, доктор?
Он расхохотался:
— Доктор! Доктора — просто мясники! Они кладут свои руки на живое и подталкивают его к смерти. Я же прикасаюсь к тому, что давно умерло, и возвращаю к жизни.