— Поздравляю. Сито вы проскочили.
Сразу отправились завтракать в гостиничный ресторан. По дороге, а потом и за столиком, беседовали.
— …Ну и как Таганрог?
— На бульварах публика. Спокойное море.
— Погода?
— Одет был по-летнему.
— В миссии вас долго исповедывали?
— Час, пожалуй.
О чем Шорохов там говорил, с кем, Мануков спрашивать не стал. Рассказ о Чиликине выслушал до конца, не выражая особого интереса. Правда, и сам-то он говорил безразличным тоном. Начал с объяснения, что встретился с этим человеком случайно, в его дом пришел по приглашению, о смысле которого козловский издатель-редактор заранее ничего ему не сказал. Так было проще всего избежать возможного упрека в попытке «перехватить» ту злополучную опись, дела теперь прошлого.
— Попытки в этом разобраться, вы так и не предприняли? — спросил Мануков.
— Стрельба, пожар. Могли сказать, что убил его я.
— Но, погодите. Была слежка. Как тот человек выглядел?
— На бульваре, считаю, это была женщина. В кофейне и на улице — мужчина.
— Приметы?
— Бритый, среднего роста, худой. Серый пиджак, сапоги, галифе.
— Сутулый? Грудь колесом? Походка?
— Пока человек сидит, этого не заметишь. Когда где-то за тобой тянется, тоже.
— Козловского деятеля жаль, — после некоторого молчания произнес Мануков,
Улыбка слегка раздвинула его губы. Знак немалого волнения, как знал Шорохов.
А тот взглянул на карманные часы:
— Теперь главное, ради чего я пришел. Вам предстоит свидание с одной персоной. Замечу: не только в миссии, но и перед ней я за вас поручился. В том смысле, что вы не трусливы, притом достаточно осторожны, и как бы сказать? С большим душевным здоровьем. Не брезгливы в самом широком смысле. Не знаю, все ли вы поняли из того, что я сейчас сказал.
— Почему же? Вроде бы хвалите… И куда мы пойдем?
— В место вполне вам знакомое. В Управление снабжений штаба Донской армии. И, вo-первых, это будет визит к лицу значительному. Во-вторых, ради нашей с вами общей пользы имейте ввиду: от меня у этого лица каких-либо секретов нет. В-третьих, возможные ваши выгоды от взаимоотношений с этим лицом, надеюсь, будут значительны. Говорю о выгодах материальных. И наконец последнее. Позавчера состоялось мое венчание с Евдокией Фотиевной Варенцовой.
— Боже мой! — воскликнул Шорохов. — Рад безмерно. С Фотием Фомичем у меня были самые дружеские отношения.
— Знаю. Он даже пытался вас за нее посватать.
— Когда это было! Да и что! Застольные разговоры. Еще до того, как вы стали бывать в их доме.
— И это я знаю. Но просьба: при встрече с Евдокией Фотиевной ни слова о том, как ее отец умер. Я за многое в прошлом вам благодарен. Помню. Сейчас Евдокия Фотиевна нуждается в вашей поддержке.
— Конечно… это конечно, — повторял Шорохов. — Я понимаю… Конечно…
Значительным лицом, о котором говорил Мануков, оказался ресторанный приятель Чиликина Трофим Тимофеевич Ликашин. Следовательно, Мануков наверняка знал: в делах, связанных с Чиликиным, Шорохов его обманывает.
И еще об одном подумал Шорохов. То, что произошло в Таганроге, Манукова заинтересовало чрезвычайно. Выдала не только улыбка. Едва представив его Ликашину, он сразу и несвойственно ему торопливо ушел. Почему?..
Когда остались одни, Ликашин, глядя перед собой и отрицательно водя из стороны в сторону своей фарфоровой бородкой, проговорил:
— Нет, друг мой, нет…
Кабинет этого господина был превосходен. Громадные окна. До блеска натертый паркет. Стены затянутые золотисто-лиловым шелком. Дубовый, на масссивных тумбах с львиными мордами письменный стол, за ним иссиня-черный с золотым орнаментом сейф. Справа от стола — книжный шкаф красного дерева, слева, в тон ему, столик и кресло. Это что же? Зa раз больше одного посетителя здесь не бывает? Если бывают, то стоят в почтении?
— Нет, мой друг, — Ликашин поднялся из-за стола, заложив руки эа спину, прошелся по кабинету. — Нет. Сейчас время британцев. При случае взгляните на карту мира. Почти вся она цвета английского, м-м… газона. Хотите пример? Те же мамонтовские трофеи, о которых мы с вами не столь давно говорили в компании с господином Чиликиным, царствие ему небесное.
"Чудо какое-то, — подумал Шорохов. — Все помешались на одном и том же".
Сопровождая свои слова то стремительными, то плавными движениями рук, Ликашин продолжал:
— Когда ими интересуется кто-либо из американцев, чувствуешь: этих господ занимает лишь, сколько в них золота, икон, какие тысячи они стоят. У британцев интерес иной. Есть ли истинные произведения искусства, картины известных художников? В этом уверенность в собственном вкусе, праве выбора, наконец.