Оба смотрели на нее.
Два мужика.
Два дурака.
— Экскюзэ-муа, мадемуазель Вьяз... вьяз... Бель мадемуазель! — наконец попросил прощения меценат и принялся ожесточенно стирать со щеки красный кружок, так что его ладошка из розовой превратилась в багровую.
— Прости, Аленушка, — следом за ним промолвил и Алексей.
Он примирительно протянул Нгуаме руку.
Из холла защелкали вспышки, ведь дружба народов — тоже неплохой журналистский материалец, особенно после войны между этими самыми «народами».
Нгуама оказался незлопамятным и с готовностью ответил на рукопожатие. В результате ладони у обоих оказались в багровой краске.
Кто знает, может быть, именно так в Африке осуществляется священный обряд братания?
Однако больше всего объективов все-таки было направлено на Алену Вяземскую, без сил сидящую на полу в пляжных шортиках.
Очень уж фотогеничная у нее внешность, да и поза живописная. Хоть на обложку журнала помещай, хоть на первую газетную полосу — успех изданию будет обеспечен...
Глава 9
БЛЮДЕЧКО С ГОЛУБОЙ КАЕМОЧКОЙ
— Я провожу тебя?
— Как хочешь...
— Не можешь меня простить, да?
— Да нет, почему, проводи. Я не злопамятна.
По правде сказать, сейчас ей было уже все равно.
Организм до самого донышка выбрал свои резервы.
Не до любви было, не до переживаний. Не до обид и прощений.
Слишком уж бурный выдался денек... «День длиною в жизнь...» Это чье-то изречение? Или название фильма? Нет сил припомнить...
Провожатый ей, впрочем, не помешал бы. И сейчас все равно, кто он, лишь бы помог добраться без приключений. А то ведь в таком состоянии и заплутать недолго или, чего доброго, вообще свалиться где-нибудь под забором...
Под итальянским забором, ха-ха... Она не видела на острове Лидо ни одного приличного штакетника или частокола, только узорчатые оградки, вроде наших типовых кладбищенских.
Почему-то Алене вдруг захотелось привалиться к тому высокому бетонному глухому забору-заборищу, что незнакомые соседи возвели на границе ее дачного участка. Так ребенок, переутомившись, прислоняется к материнскому плечу...
То ненавистное ограждение, которое она совсем недавно готова была снести, уничтожить, взорвать динамитом, измельчить в крошку, сейчас казалось ей надежным укрытием от всех треволнений. По дому соскучилась, что ли?
...Ах да, они уже едут в такси. Что за провал памяти — неужели задремала?
По-видимому, перед этим успела назвать адрес своего отеля...
Как же он называется, Господи?..
Какое-то красивое итальянское имя, не то Лукреция, не то Лючия... Не вспоминается. Наверное, потому, что задрипанный вид самой гостиницы никак не соответствует звучному наименованию.
А, к чему напрягаться, шофер ни о чем не спрашивает, видимо, уже знает, куда ему рулить.
Но ведь отель совсем недалеко от Дворца кино, рукой подать, почему же они добираются на машине?
— Зачем выбрасывать деньги на ветер? — пробормотала Алена. Даже будучи вконец измученной, она оставалась истинным Тельцом, практичным и экономным. — Пешком бы добрались...
Алеша глянул на нее с ласковой иронией:
— В ногах правды нет. Особенно сейчас и особенно в твоих маленьких ножках. Так что расходы вполне оправданны.
Голос его звучал спокойно, уверенно, убаюкивающе, и, может быть, поэтому аргументы показались Алене вескими.
Да еще и машину так мерно, так плавно-плавно покачивало. Словно на волнах...
Море...
Адриатика...
Вот-вот захлебнешься соленой водой и сгинешь навек в царстве жестокого Нептуна... но, к счастью, в самый критический момент чьи-то сильные, надежные руки подхватят тебя и удержат на поверхности:
— Не бойся, Аленушка, все в порядке.
Такие ласковые руки... Чьи? Сейчас уже не вспомнить...
Но какие они самоуверенные...
«Кто позволил притрагиваться ко мне?!»
... — Кто тебе позволил?!
— Потом разберемся. Спи.
То есть как это — спи?
Оказывается, они уже успели выбраться из такси, и теперь Алексей несет ее на руках!
И вовсе не из гибельной морской пучины на сушу, а по аккуратной дорожке, усыпанной мелким светлым гравием, к какому-то роскошному многоэтажному зданию.
«Меня не проведешь! — с серьезной сонной бдительностью отмечает Алена. — Даже спросонья я твердо знаю, что этот дом, а вернее сказать, дворец вижу впервые в жизни. Что-что, а зрительная память никогда еще меня не подводила».