Она переводит взгляд на меня, и ее глаза подозрительно сужаются.
— Ладно, Бен, ты добился своего. Ты заставил девушку-неудачницу почувствовать себя очень красивой и особенной. Теперь ты можешь вернуться к своим крутым друзьям и сказать им, что ты сделал доброе дело в этом году.
Я хочу встряхнуть ее. На самом деле, я так и делаю. Хватаю ее за плечи и притягиваю к себе. Это не было намеренно, но теперь мы находимся кожа к коже, и я чувствую, как ее грудь прижимается к моей груди, мягкие, полные и скользкие от воды. Это так интимно, что я не могу дышать. Я выживаю на последнем кислороде, когда она откидывает голову назад и смотрит на меня. Там есть страх.
Я никогда не применял к ней силу — никогда не применял силу ни к одной женщине, — но, как я уже сказал, эта ночь для меня тоже первая.
Не могу ее отпустить. Я оставляю руки там, на ее плечах, хотя мне так хочется опустить их ниже. Я хочу почувствовать тяжесть ее груди, разминать ее, дразнить и показать ей, почему я тот самый мужчина для нее. Не Энди. Не какой-нибудь хороший парень. Я.
— Может, ты просто послушаешь меня? — я умоляю. — Ты думаешь, я тебе лгу? — Я вглядываюсь в ее глаза. — У тебя такие зеленые глаза, что иногда я не могу смотреть прямо в них. Твои волосы никогда не расчесаны. Я не уверен, что у тебя вообще есть щетка, и все же, они — это все, о чем я могу думать. Я хочу сжать их в кулак и потянуть, чтобы ты была вынуждена посмотреть на меня сверху, как сейчас.
Мэдисон сглатывает и моргает, полностью и окончательно застыв. Она похожа на невинное животное, попавшее в мою ловушку.
— Ты веселая и добрая. Ты так заботишься обо всех в своей жизни. У тебя сердце размером с луну.
На ее ресницах собираются слезы, и мне становится не по себе. Может быть, она не была готова к правде. Может быть, мне следовало начать все постепенно и медленно, написать ей записку с одной буквой и отправить в библиотеку. Каждый день я бы посылал другую, пока однажды, наконец, она не смогла бы произнести полное предложение:
М-Э-Д-И-С-О-Н Х-А-Р-Т, Я В-Л-Ю-Б-И-Л-С-Я В Т-Е-Б-Я.
— Прости, я делаю тебе больно, — говорю я, и имею в виду не только мои руки на ее плечах.
Мэдисон качает головой и фыркает.
— Я плачу только потому, что немного пьяна, — говорит она, вытирая нос о плечо.
Точно. Боже. Я выбрал самое неудачное время для откровенности с ней. Я говорю себе, что мне нужно отпустить ее и дать ей пространство, но тут ее ладонь упирается о мою грудь, прижимаясь к сердцу.
— Ты все это имел в виду или просто был милым?
— Я не настолько мил.
Она смеется и качает головой, позволяя своей руке блуждать по моему торсу. Ее палец проходит мимо моего пупка, и я сжимаю ее плечи в знак предупреждения.
— Я очень хочу, чтобы ты поцеловал меня прямо сейчас, — говорит она, глядя на мой рот. — Это безумие?
— Нет.
— Потому что ты можешь поцеловать меня, и я не отвернусь. Это будет еще один жизненный опыт, который я смогу вычеркнуть из своего списка. Поцелуй Бена Розенберга в океане: есть.
— Мэдисон?
— Да?
— Помолчи, чтобы я мог тебя поцеловать.
Глава 16
Мэдисон
Этот поцелуй погубит меня. Этот поцелуй будет стоять на пьедестале до конца моей жизни, заключенный в стекло. В день моей свадьбы, когда я буду стоять напротив обычного мужчины, который заставляет меня чувствовать обычные вещи, и пастор объявит: «Теперь вы можете поцеловать невесту», я буду думать о Бене и о том времени, когда он держал меня в океане и говорил, что я прекрасна.
Я подумаю о том, как он выглядел: отливающий лунным светом, сужающиеся мышцы, жесткие линии. Я замечаю мельчайшие детали: маленькие веснушки на переносице, его янтарные глаза, освещенные огнем, горящим внутри него, его мокрые волосы, с которых капает вода, стекая по твердым плоскостям его лица.
Какое-то ужасное чувство, запрятанное глубоко внутри меня, не дает мне полностью отдаться этому моменту. Это подарок, напоминаю я себе, воспоминание, которое нужно сохранить навсегда. Не путать с началом — это не первое из многих.
Одной рукой он касается моего подбородка, другой — обхватывает мою талию, притягивая меня к себе еще сильнее. Мы касаемся друг друга, словно любовники, словно каждый кусочек его кожи принадлежит мне, и наоборот. Я — провод под напряжением, результат слишком долгих недель тоски.