В конце концов, я засыпаю. Не знаю точно, когда это происходит, но на следующее утро просыпаюсь от того, что iPad закрывает мне лицо, а на экране тонкий слой слюны.
Вскакиваю и вижу у изножья кровати сумку, из которой падает одежда. В животе образуется клубок беспокойства.
Могу ли я действительно это сделать?
Я люблю этот дом. Люблю своего отца. Конечно, прошлой ночью он испортил лучший момент моей жизни, но он очень хороший отец и сделал все, что мог, сам. Он никогда не заставлял меня идти в герлскауты, когда все соседские мамы давили на него. Кроме того, он разрешал мне есть мороженое, когда я хотела, и позволял мне засиживаться допоздна по выходным, чтобы смотреть фильмы с ним и Колтоном. Это важные вещи. Именно по этим причинам у меня тяжело на сердце, когда я спускаюсь по лестнице.
Он сидит на своем обычном месте, кроссворд в руках, очки на носу.
Он смотрит на меня, и я вижу раскаяние в его глазах.
Я должна поступить с ним мягко. Должна придумать очень стратегический способ подвести к теме...
— Папа, я переезжаю.
Глава 17
Бен
Вчера вечером я вел себя как дурак. Когда смотрю на ситуацию с точки зрения отца Мэдисон, я ненавижу себя. Мэдисон выпила несколько глотков виски, и, возможно, она была не самым лучшим пловцом. Я держал ее в воде, но что, если бы что-то случилось? Что, если бы волна была слишком большой? Слишком мощной? Я же не смотрел. Я был полностью одержим ею. Что, если она ушла под воду, прилив унес ее за пределы моей досягаемости? Было слишком темно, чтобы видеть дальше, чем на несколько ярдов. Я бы не смог найти ее. Она бы не смогла определить, в какую сторону плыть — вверх или вниз.
Бл*дь.
Акулы — что, если там была акула?
Скаты.
Медузы.
Да что угодно. Я впадаю в уныние. Дело в том, что я идиот, что повел ее туда, что осмелился раздеть ее и подтолкнул, когда она на самом деле не хотела туда идти. Я не должен был позволять ей пить этот виски. Я мог бы забрать бутылку у нее. Я должен был сильнее бороться за нее, когда появился ее отец. Я молчал, думая, что более уважительно позволить ему выместить свой гнев, чем говорить и противоречить ему, но если не буду защищаться, это будет так же плохо, как признать свою вину?
О боже, я виноват. В том, что привел ее туда. В том, что поставил ее в такую ситуацию.
Может быть, я настолько плох, насколько считает ее отец.
Я говорю все это Энди. На следующее утро я у него дома, рву на себе волосы, мечусь, отказываюсь от еды.
— Ты немного в затруднительном положении, да, приятель? — говорит он, положив ноги на журнальный столик и потягивая кофе.
На нем фланелевые брюки и тапочки. Какой мужчина владеет тапочками и с гордостью их носит?
— Что, по-твоему, я должен делать?
— О, у тебя есть несколько вариантов, верно? Ты можешь потерять всякую надежду и двигаться дальше, найти какую-нибудь другую женщину, которая согреет твою постель. Это будет не так уж и сложно. Мой день рождения в следующем месяце, и мы с Арианной уже начали планировать вечеринку — там будет много женщин, с которыми ты сможешь познакомиться. — Я бросаю на него смертельный взгляд, а он невозмутимо пожимает плечами. — Или ты можешь бороться за нее? Поговорить с ее отцом? Посмотрим, не сможешь ли ты изменить его мнение о тебе?
— И что именно сказать? Я не хотел подвергать ее жизнь опасности прошлой ночью? Не хотел тайком уводить ее из твоего дома? Это все было случайностью? Я просто стоял под окном, в твоих азалиях, когда она выпала? — Его глаза сужаются, как будто он действительно думает, что такое возможно. — Энди, нет. Бл*дь. Ты прав — я должен двигаться дальше. Почему я зациклился на одной девушке? Есть миллион других.
— Даже больше. — Энди кивает.
— Она не подходит мне по многим параметрам.
— Правда?
— Да. Я имею в виду, она чертовски наивна. Мэдисон позволила мне заманить ее в океан прошлой ночью. Она разделась, когда я ее едва дразнил!
Он хмыкает.
— Звучит ужасно. Продолжай.
— Ей двадцать пять, и она все еще живет в доме отца. Я даже не думаю, что у нее есть водительские права.
— Ужас, — передразнивает он. Я слишком занят, придумывая галочки против Мэдисон, чтобы заметить это.
— И ее семья! Господи, ее брат, наверное, хочет убить меня прямо сейчас.
— Я думаю, ты уже упоминал о семье...
— Хуже всего, — продолжаю я, садясь на край его дивана и опуская голову на руки. — Думаю, я уже наполовину влюблен в нее. Нет, больше — на три четверти влюблен в нее.