Сергей Апполлинарьевич был несчастен; но для меня всегда был вопрос, насколько действительное положение дел, соотносилось, прежде всего, с желанием Безродного - казаться несчастным. Желанием жалости,-- по отношению к себе.
Впрочем, я мог и ошибаться. А сам Безроднов, подобного своего состояния (состояния внутренней неуверенности, проецируемой на внешнюю сторону жизни),-- не замечал. А если все же предположить, что "замечал",-- то можно было хотя бы признать, что он не придавал этому такого уж значения; чтобы заставить себя,-- от него избавиться.
Притом, что случавшееся у него периоды (быть может, и не столь "эпизодические", как ему хотелось уверить окружающих) психической возбудимости, сменялись необычной истощаемостью нервной системы; и почти тотчас же вслед за ними, Сергей Апполлинариевич начинал ощущать страх и необычное внутреннее беспокойство; правда, в какой-то мере, за свои 47 лет - Безроднов нашел способы если не избавляться от этих страхов - тревожностей - беспокойств, то уж, по крайней мере, как-то нивелировать их воздействие. Заглушать их. Алкоголем, например.
Пил он часто. Каждый день. Правда, только пиво. Но, ежевечерние приемы "янтарного напитка", исчислялись в декалитрах (6-8, иногда 10, 11, а то и 15 бутылок). Причем, подобное "увлечение" алкоголем, на мой взгляд, свидетельствовало не иначе как - о стремлении заглушить... страх и общую неуверенность (достаточно характеризующие Безроднова). А также говорило о том, что страха (который испытывал Безроднов, и от которого он стремился избавиться подобным способом) было много. Слишком много. Невероятно много, чтобы надеяться, что у Безроднова что-либо получится.
Он пил, и... боялся. И еще больше пил. И еще больше боялся. Безроднов пытался увеличить "дозу". И это на какое-то время действительно помогало. Но потом, последствия (и от "приема", и от "страха") начинали заявлять о себе таким образом, что Сергей Аполлинариевич готов был... убить себя. Но,-- боялся и этого. (А иногда страх совсем, как будто, исчезал. Но он возвращался. Он всегда возвращался...).
Способен ли был Безроднов "придумать" что-то другое? Даже если (теоретически) и можно было допустить подобное, реально этого никогда не случалось. Потому как никак не мог Сергей Апполлинарьевич избавиться от того состояния, когда необходимо было "переживать за все"... И уже потому, за событиями текущей жизни, Безроднову приходилось наблюдать с долей такого пессимизма, что со стороны казалось, и не живет-то человек вовсе,-- а лишь страдает.
Но была и еще одна "особенность", которую я заметил у Безроднова. Мне показалось (и я уже не мог отделаться от такого предположения), что, чем больше Сергей Аполлинарьевич страдал,-- тем больше он находил удовлетворение в том. Этакое проявление душевного (морального) мазохизма. Притом что замечал я, что сам Безроднов, по сути, и не выглядел таким уж "удрученным"...
Ну, согласитесь, если внезапно обращаете внимание на то, что "что-то" вас начинает беспокоить,-- разве позволите уже после этого (как говориться - в дальнейшем) не предпринять хоть чего-нибудь, в попытке избавиться от этого? Если, конечно, испытываете вы оттого,-- "неудобство". А если ничего не мешает,-- то на вроде как,-- и "стараться" не надо. Зачем же избавляться от того, что не мешает?...
Но вот в том то и дело, что как раз в варианте с Сергеем Аполлинариевичем, все эти тревожные беспокойства, вполне готовы были превратиться (в последующем... в последующем...) в самый настоящий кошмар. И то, что Безроднов сутками не выходил из дома, только свидетельствовало, что его болезнь - отступать - не собиралась.
Впрочем, некоторая доля агорафобии присутствовала и у меня. Да и я, пожалуй, знал кого-то еще (из наших с Безродновым знакомых) кто то же испытывал нечто подобное. Но все дело было в том, что если я как-то стремился от этого избавиться (понимая, что "нормального" в этом мало), то Безроднов, чуть ли не заявлял обратное. И никак не понимал, зачем должен что-то изменять (в себе). Притом, что он не только мучился от (все чаще) случавшихся с ним признаков присутствия страха, но и,-- почти сознательно - вызывал их. (Притом, что Безроднов, в последующем, начинал с невероятной легкостью проецировать этот страх - на все, что его окружало. Страх заполнял предметы, людей, (даже не высказанные) мысли - этих людей. И, быть может, от их невысказанности,-- но "предполагаемости",-- эти мысли были еще страшнее.
И при этом, действительно нельзя было говорить (просто незаслуженно по отношению к нему) чтобы в каких-нибудь его действиях можно было искать (хоть незначительный) признак какой-то преднамеренности. Нет, нет, и еще раз нет. Сергей Аполлинариевич Безроднов был, по сути, настолько "невинен" (в своих даже самых потаенных мыслях), что иной раз создавалось впечатление, что вы общаетесь с ангелом. Правда, вот его раздражительность... Как-то я ему заметил, что "ангелы" так себя не ведут. Хорошо что Безроднов меня попросту не понял. А то и , чего доброго, обиделся бы. Ведь - обидчивость, да мнительность - были такими же непреложными чертами его характера, как и - уже упоминаемое мною раньше - тревожность Сергея Аполлинариевича. Как подозревал я, все это было невольным следствием неврастении Безроднова. И словно в оправдание его невиновности, говорило то, что после вспышек безумия - на Сергея Аполлинариевича находило такое истощение, что он, бывало, засыпал на месте, недалеко успев уйти от места "выражения своих чувств". И ведь в мыслях Безроднова,-- никакой агрессии и не было. Он был глубоко несчастный человек - и с этим необходимо было считаться...