Но что до Льва Марковича, он нисколько не собирался заниматься бизнесом. Для него было намного ближе сидеть в тиши собственного кабинета, оградив себя от окружающего мира, и копаться в книгах, написанных другими. И пусть Генрих (брат) порой презрительно смеялся над "никому не нужными" открытиями. Это был вопрос спорный. И древний. И решать что "первично" материя или сознание - было решать не Генриху. О чем Лев Маркович и намекнул брату.
К тому же, Лев Маркович изначально выбрал науку, которая только косвенно влияла на события текущей жизни. (Вероятно,-- общая "специфика" гуманитарного профиля). И он никогда и не стремился приложить полученные знания к реальной жизни. Чувствуя себя одним из "избранных", Лев Маркович тайно подпитывался этой идеей. И для него - это было несравненно больше богатств, которые вскоре стал накапливать (дела шли удачно) его брат.
Труды же Розенталя, больше подходили тем, кто уже получив предварительную, начальную, базу - решил не останавливаться "на достигнутом".
Лев Маркович занимался литературоведением. Ему было интересно анализировать, разбирать, раскладывая на мельчайшие составляющие литературный текст; выискивать и сопоставлять детали, замеченные или не замеченные другими исследователями; нравилось обнаруживать подводные камни ("заботливо" запрятанные автором); находить в тексте что-то не замеченное и самим автором, интерпретируя смысловое значение известных всем строчек (Розенталь специализировался на зарубежной литературе XX века) с каких-то новых позиций.
Помимо науки, Лев Маркович занимался еще и преподавательской деятельностью.
В детстве, перенеся очередное (болел он часто) заболевание верхних дыхательных путей (скорее всего, обычная простуда переросла в воспаление легких), он твердо решил заниматься спортом и закаляться. И как-то, поддавшись на уговоры одноклассника Славика Слободина (было им тогда лет по 9-10) сбежал вместе с ним из дома, с решимостью (которой никогда раньше не отличался) намереваясь покорить какую-нибудь гору (уральского хребта, например, неподалеку от которого находился их город).
У Зои Карловны (мамы Левы Розенталя), если бы она заметила в момент этой самой "решимости" глаза своего сына,-- вероятно, появился бы очередной повод задуматься: "о неисповедимых путях господних...". Будучи правоверной иудейкой, Зоя Карловна весьма набожно относилась к вопросам воспитания детей, предпочитая растить их в духе и смирении (держа, как бы заодно, и в крепком кулаке). Интересно, что все это нисколько не мешало ей "разносить в пух и прах" (на своих лекциях по атеизму) "божественность проведения". Она была лектором местного горкома партии. И впору было действительно воскликнуть: "Неисповедимы пути Господни!".
Но, как бы то ни было, мальчики решили доказать (быть может, в первую очередь - самим себе) существование у них воли и отваги. (А еще: смелости, характера, силы, и т. п. качеств, о которых они читали в книгах. А, учитывая, что свою лепту вносили еще и киногерои, -- почему-то все как на подбор невероятно смелые и отважные, -- то вполне можно было заключить, что каких-либо шансов "отступить" - у наших маленьких друзей не было).
Тогда, мало кто из взрослых понял, что произошло. Но когда "беглецов" через несколько дней, казалось, безуспешных поисков все же нашли (чудом... чудом...), то состояние детей было жуткое. Вернее, в живых перед поисковиками предстал только один мальчик - Лева, который, грязный и оборванный (и, как оказалось позже, -- с тяжелейшей травмой психики) сидел возле тела "разбившегося" при падении со скалы друга.
После этого, Лев, - а его отец, Марк Станиславович, буквально за день до того как их нашли, -- слег "с инфарктом" в больницу (и врач признался, что шансы на выздоровление - минимальны) - внезапно перестал говорить (как говориться - вообще). И только через год, когда Зоя Карловна (ее муж, почувствовав внезапное улучшение "отпросился домой", где и умер "от разрыва сердца", только переступив порог и увидев то состояние, в котором пребывал его сын, у которого начала прогрессировать шизофрения), перебрав множество врачей и не меньшее количество "народных целительниц" ("бабок") уже была готова в бессилии опустить руки (давно уже отказавшись и от веры, и от атеизма, и сама уже находилась в некой прострации, потеряв смысл жизни), как для всех неожиданно - мальчик начал говорить. Сам. Причем, начала "отступать" и шизофрения (быть может, и не она это была вовсе). И единственно, что могло как-то напомнить о произошедшей трагедии,- сильное заикание Левы Розенталя. И словно следствие этого - в иные моменты он вполне сознательно предпочитал молчать, чем ловить на себе недовольные взгляды его невольных собеседников, потерявших терпение "узнать",-- что же такого им хочет сказать этот заика. (Причем, вполне естественно, что "проблема" виделась Леве больше, чем она была).