"Здоровье" у него действительно было отменное. От такого удара - можно и не встать.
Однако окончательно уйти я не успел (да и куда было уходить из своей же квартиры?). Зазвонил телефон, и, сняв трубку, я услышал голос своего старинного приятеля - Розенблюма. Семен Самуилович спрашивал разрешения (позвони кто в дверь - я бы никогда не открыл. И все мои знакомые, знали, эту мою "особенность") "приехать". Пытаясь поймать в зеркале Панина (который уже сидел, но еще качал головой, приходя в себя),-- я сказал Розенблюму, - что жду его. А уже через десять минут (Семен Самуилович, как оказалось, звонил из ближайшего к моему дому телефона-автомата) раздался звонок в дверь.
Панину еще окончательно не удалось прийти в себя. А потому мне пришлось, вкратце, поведать Розенблюму - о состоявшемся между нами споре. Опустив,-- физическое разрешение его.
К моему (да и к Панину тоже) удивлению, Семен Самуилович довольно быстро разрешил наш спор. Причем так, что каждый из нас, не только остался при своем мнении, но и у каждого -- сложилось впечатление, что другой - принял его сторону.
Розенблюм же, как всегда оставался сторонним наблюдателем. Но это, так сказать, была его некая индивидуальная особенность...
Семену Самуиловичу Розенблюму было сорок лет. Был он среднего роста, кряжистый, чуть лысоватый, носил очки с толстенными линзами, заключенными в какую-то немыслимую оправу. Почти круглогодично Розенблюм ходил в костюме - "тройке"; быть может только, в зависимости от сезона,-- набрасывая сверху - то плащ, то пальто.
Речь его всегда отличалась литературной изысканностью; голос был, что называется, "поставлен" (за плечами - филфак МГУ и высшие режиссерские курсы). Род занятий... Впрочем, тут, быть может, следовало остановиться чуть подробнее.
В свое время, закончив свой первый вуз, Семен Самуилович решил, было, остаться в аспирантуре; но почти неожиданно для него, высланную в ряд издательств рукопись написанного им романа, приняли сразу несколько из них; а потом еще позвонили с Мосфильма, предложив написать сценарий (по книге) для - как заверили -- уже запланированного фильма.
В итоге, меньше чем за две недели, роман (который чуть позже, был не только благополучно издан, но и переведен на несколько языков) был переделан в сценарий; и по нему - снят фильм. Причем, столь неожиданно открывшийся для Розенблюма, кинематограф его настолько захватил, что Семен Самуилович принял решение идти на режиссерские курсы, а по окончании оных - еще и снял несколько фильмов. Уже сам.
И вот, как раз, в то время, когда, начинавшаяся "слава", вот-вот уже готова была сделать из него знаменитость, Розенблюм принимает совсем неожиданное решение, и начинает хлопотать (времена еще были "советские") об эмиграции, как он выразился, на "историческую родину".
Просьбу (на удивление быстро) удовлетворяют, и Семен Самуилович оказывается в Израиле. Там Розенблюм,- до сих пор не знаю, как это ему удалось, - открывает собственную кинокомпанию; а еще через время - и свое издательство.
Дела, как вроде как, шли успешно (а то и более чем), но только случилось одно "но", которое, как оказалось, вскоре перечеркнуло его "бизнесменскую" (как с давнишней грустью в глазах шутил он) "карьеру". Ибо Розенблюм, внезапно, потерял способность "писать".
Долгими часами, просиживал он над одной единственной строчкой; которую вскоре и зачеркивал. А "новая",-- уже не шла...
Сопоставив успех "одного", с исчезновением "другого",- Семен Самуилович продает бизнес, подсчитывает, что полученных денег ему хватит на пару десятков лет спокойной литературной работ, покупает уже было домик на берегу Атлантического океана (заодно, подумывая, и сменить гражданство), как только неожиданно понимает, что, "по настоящему",-- может писать только в России.
-- И у тебя вновь стало получаться? - не удержался, внимательно слушавший рассказ, Панин от вопроса.
-- "Сочинять", он имеет в виду "сочинять",-- пояснил я, видя как недоуменно вскинул брови Розенблюм.
-- А, сочинять?! - задумался он. - Да нет. Пока не получается,-- признался Семен Самуилович. И в глазах его появилась такая боль, что мы, перемигнувшись (былой конфликт забылся как-то сам собой), промолчали.