Хотя, если разобраться (и Иван Иванович это понимал как никто другой), какого-то "признания" его как художника - по сути никогда и не было. Была кое-какая известность. И не более. (Да и то, если быть до конца откровенным, "в узких кругах").
Но, будучи в душе достаточно тщеславным человеком (о чем он, иной раз, боялся даже признаться себе), Иван Иванович... мечтал о "Славе". Это было бы по настоящему признанием его заслуг. И он считал себя достойным этого. Да и, если разобраться, больше возможностей "начать сначала" у него и не будет. Слишком расшатаны нервы. Измождена психика. Да и был он слишком душевно ранимым, переживая и расстраиваясь "по любому поводу".
И уже любая (мало-мальски значимая) неприятность - способна была надолго выбить его из жизненной колеи. Притом что,-- возвращался обратно он,-- тяжело и неохотно. Как-то очень быстро "срастаясь" с проблемой. Так что, в какой-то момент, было и вовсе невозможно понять, что же на самом деле было необходимо Иволгину? И казалось,-- он даже наслаждается, свалившимися на него трудностями. Как-то неохотно,-- пытаясь и бороться, и противостоять им. А то и вовсе прекращая какую-то бы ни было - борьбу. А когда уже можно было ожидать (почти неминуемого) развития сюжета по уже предугаданному сценарию,-- Иван Иванович неожиданно менялся в лице,-- предпринимая любые попытки -- вернуться обратно. Хотя,-- когда это ему удавалось, - вновь чувствовал какое-то разочарование...
Отчего это происходило? Или этого не было? И лишь только казалось нам?
А уже это - смотря с каких точек зрения смотреть. Если, например, с той, к которой был "ближе" Иволгин - так, быть может, ничеготакого,-- и действительно не было. Но уже если с другой...
Впрочем, Иван Иванович Иволгин, пожалуй, слишком хорошо себя знал (как, вероятно, и любой из нас), чтобы выдвигать какие (заранее обреченные) теории, относительно перспективы будущего "благополучия"...
И ведь нельзя было сказать, что по характеру своему, Иван Иванович был таким уж "скрытным", да "таинственным". Он быть может и наоборот,-- мечтал о какой-то "открытости"... Стремился к ней... Но, по большому счету, оставался все таким же "закрытым" для других людей, предпочитая не пускать никого в свой собственный мир. И при этом, он не был угрюмым (в отличие, быть может, от того же Безроднова, или, быть может, Бернштейна); а даже наоборот - старался улыбаться, и приветливо встречать, что называется, "всех и каждого". Вот только понимал этот самый "каждый", что дальше первоначального "приветствия", как будто бы дело и не пойдет. Да и само это "приветствие", больше было продиктовано (природной) вежливостью и интеллигентностью Иволгина. И, пожалуй, не более...
Точно также, почти совсем не уместно было говорить о каком-то "тщеславии" Ивана Ивановича... Это было к нему не приемлемо. Хотя, если учитывать род его деятельности, то и могло показаться, как минимум, странным. Но мы должны, наверное, скорее говорить о некой... "запрограммированности на успех"; явно просматриваемой у Иволгина. По крайней мере,-- это бросалось в глаза.
К тому же, у Ивана Ивановича было много добрых, хороших черт, которые (по идее),-- располагали к нему остальных людей. Что до меня, - так у меня вообще Иволгин сопоставлялся в ассоциативном ряду - с чем-то божественным и ангельским. И... он почему-то походил на какого-то христианского "мученика". Уж на одного их апостолов, точно.
(Впрочем, я знал, что к какой бы то ни было религии, он относился весьма прохладно... Но я мог и ошибаться...).
Но если не был Иволгин, ни Богом, ни пророком,-- то кем же он тогда был? Причем, и мне, и другим, почти всегда хотелось общаться с ним. И не было вызвано подобное желание,-- стремлением что-то получить от Иволгина. Что-то конкретное, и материальное. А скорее дело касалось какого-то "ментального" порядка. Духовности. Приобретением того, что лежит в сфере именно душевных интересов. И что таким поразительным образом, находили мы у него. Словно приобщаясь (после разговора с ним) к какой-то тайне...
И уже зарождалось наше желание достаточно неосознанно... И, возникая в подсознании, вынуждало иной раз совершать и вовсе необъяснимые поступки; как, например, набирать телефонный номер. И только услышав дыхание Иволгина, опускать рычажок аппарата. А потом, все же "решиться" поговорить с ним. Но он, видимо, уже ожидая какого подвоха, долго трубку не снимал. А потом, все же сняв,-- молчал в нее... Но молчал и я... И только в последнее мгновение (перед тем, как недоуменный Иволгин готовился, с проклятиями, эту ту трубку бросить), я успевал прокричать какое-либо "приветствие"; вероятно, этим, окончательно Иволгина запутывая...