Что до Безроднова, то Сергей Аполлинариевич тоже переживал "трагедию" Иволгина. Но делал это, как-то по-своему. Например, он внезапно отказался от машины; и стал ходить исключительно пешком. Притом, переходя дорогу, озирался по сторонам, дожидаясь, пока все машины проедут, или остановятся. Но и еще потом, стоял какое-то время, словно опасаясь, что какой-нибудь лихой водитель, захочет "проскочить". И только лишь после - Безроднов переходил. Вернее - "перебегал" через дорогу. Всегда опасаясь,-- что "не успеет".
Но, перебежав (и только ступая на тротуар), он резко останавливался, и, оборачиваясь назад, наблюдал: какая из машин - "первая" начнут движение; выявляя для себя,-- насколько в этот раз была опасность того, что он "мог не успеть".
К тому же, у Сергея Аполлинариевича обнаружились еще кое-какие "странности". Например, он подговаривал дворовых мальчишек (давая им какую-то "мелочь"), чтобы они сыпали пшено (выдавая каждому из них по пакетику) на стоявшие по обочине автомобили. И как только мальчишки делали то, что он просил, Сергей Аполлинариевич неспешно прохаживался мимо автомобилей, отмечая про себя количество слетевшихся на пшено воробьев, и насколько "результативно" они приводили кузов машины - в негодность. Если все складывалось "удачно" - Сергей Аполлинариевич радовался. И мог, например, устроить себе по этому поводу - "праздничный ужин".
А еще, Сергей Аполлинариевич, бывало, проявлял невероятную раздражительность по отношению к автомобилистам. И мне довелось как-то быть свидетелем того, как Безроднов ни с того ни с сего,-- "сорвался" на водителе какого затормозившего перед ним (в нескольких метрах) автомобиля. Облаивая того, самыми "последними" словами. При этом, успевая еще и звать "на помощь" автоинспектора,-- на предмет "составления акта о правонарушении"...
Почему ни один из таких водителей не вышел, и не дал ему просто "в морду",-- я не знал.
А вот Штиль... Алексей Германович Штиль, как оказалось, тоже переживал. А то и,-- больше остальных. Единственно - он старался не показывать того. Хотя от меня не ускользнули изменения в его сознании... Ибо стал он... Нет, как вроде бы внешне - Алексей Германович старался действительно не выдавать своего состояния... Но он не мог скрыть, что, на самом деле,-- невероятно сильно переживает о случившемся с Иволгиным. Штиль похудел и осунулся. А между словами, стал делать (совсем ему не свойственные) паузы. Словно забывая, смысловое значение некоторых из них.
А потом, случилось уж и вовсе необъяснимое. Ибо в один из дней, нашли Алексея Германовича Штиля - повесившимся. В собственной квартире, где он жил после отъезда супруги, Рахиль Ароновны, на отдых, то ли в Крым, то ли в Сочи (оказалось в Одессу, где у нее жили родственники).
Глава 33
Пустота... "Пустота", которая как ничто другое характеризует мое теперешнее состояние,-- в какой-то мере была мне не нова. Я о том, что нечто схожее, я уже испытывал раньше. Но отчего-то надеялся, что смог от него избавиться.
Состояние внутренней "опустошенности", в своей максимальной степени, я испытывал очень давно; когда было мне лет семнадцать (и я -- только-только после окончания школы -- готовился к "выбору" жизненного пути).
Правда, пытался избавиться я от этой внутренней опустошенности - весьма своеобразным способом.
Каждый день, просыпаясь, и словно "по расписанию" делая "запланированные действия" ("общение с матерью": ...да, да, проснулся, сейчас иду завтракать... Ну, конечно же - иду... Дела? Да, да, у меня на сегодня запланированы дела... "С братом": ну что, собрался? Давай дуй в школу! Что? Как я разговариваю с братом?! Ну хорошо, хорошо, я просто шучу!..), я ждал возможности остаться наедине с собой; и там, один на один, и начиналось у меня все то "страшное", от чего хотелось застрелиться... Или повеситься... Или,-- что, казалось, намного легче по осуществлению - броситься с крыши... "Пустота"... Стоило мне остаться одному - как передо мной разом пропадали все "цели", так заботливо выводимые днем... Или ночью... (Когда кто-то - находился неподалеку). "На людях", моя голова работала несколько иначе... Но стоило всем уйти, - как я почти тут же, чувствовал свою собственную... ничтожность... И мне уже не хотелось планировать никакое "будущее"... А желание жить "настоящим",-- как-то разом пропадало...
Я даже не знал, чего же мне на самом деле хотелось?! Ничего... Скорее всего ничего... Помню, сколько ни пытался, я не мог зацепиться мыслью за что-то, что могло бы меня хоть куда-нибудь вытянуть... Мне было невероятно тяжело... И больно... Наверное, от осознания всей этой тяжести... У меня не было друзей... Не было любимой девушки... Не было никого, кому бы я мог (по-настоящему) доверить свое состояние... Да, быть может, если бы кто и был - насколько я мог бы себе позволить откровенность... И уже я был уверен, что если бы кто был рядом - я бы никогда его (а тем более ее) не рассматривал на роль "исповедника"... В этом я был уверен. И... не мог успокоиться... Я чувствовал абсолютную безысходность... И сейчас мне очень хочется надеяться, что, знай я тогда "причину" грусти и беспокойства,-- смог бы - избавиться от нее... Но ведь я не знал...