– Стелить! – рявкнул я. – Стелить, если ты меня об этом спрашиваешь!
Ласкать замкнувшуюся в себе, безвольно податливую женщину – это, наверное, хуже, чем любезничать с манекеном. Я с трудом сдерживался, чтобы не заорать, не влепить Светлане пощечину. В конце концов я не выдержал. Сгреб в кучу подушку и одеяло, перебрался на старенький диван. Укладываясь на диване, услышал сначала глубокий вздох облегчения, потом шепот:
– Спасибо, Юра!
– Нужно мне твое спасибо! – прорычал я.
А про себя с огорчением подумал, что насильника из меня, видимо, не получится. На следующую ночь мы со Светланой смогли переспать, но радости это не принесло нам обоим.
Все последующие дни Светлана сидела дома. Готовила еду, гладила, стирала, штопала мне и ребятишкам. Перестирала, не глядя на мои протесты, полевую амуницию. Мне, после того, что случилось, сидеть дома было невмоготу. Не мог я спокойно смотреть, как жена хлопочет и готовится к отлету.
Пользуясь установившейся хорошей погодой, я вместе с ребятишками удирал из дому и бродил с ними по городу. В первый день мы сходили в наш краеведческий музей. Там дети смотрели на чучела зверей и птиц, разглядывали национальную одежду аборигенов, муляжи наших северных рыб. Вовка попытался пролезть за стеклянную стенку, чтобы погладить приглянувшегося ему олененка, и был с позором выдворен служительницей музея.
В кафе «Лакомка» мы оккупировали крайний угловой столик и потребовали себе сразу по три порции мороженного. Потом мы дружно с дочкой принялись критиковать Вовку, когда он заказал себе шесть порций. После продолжительной дискуссии выяснилось, что половину мороженного сын собирался отнести маме.
Оказавшись на берегу Енисея, мы долго лазили по береговому откосу и искали зелененькую травку. Найти ее не удалось, к великому разочарованию обоих. Пользуясь безлюдьем, я показал ребятишкам фокус, который очень понравился. Мысленным приказом опустил к нашим ногам огромного красноклювого мартына и заставил чайку терпеливо сносить прикосновения маленьких рук. Когда мы отпустили чайку, она быстро устремилась на другую сторону Енисея, ошалело тряся головой и поминутно оглядываясь.
Над нами высоко в небе тянулись к северу нетерпеливые косяки гусей и уток. Слышался сверху ликующий трубный крик. Масса невесть откуда прилетевших чаек реяла над потемневшим снегом ледяных просторов Енисея. Они кружились над портовыми сооружениями, над ледяным хаосом фарватера и кораблями, стоящими возле причалов, что-то высматривая и устраивали в воздухе безобразные сцены.
И природа, и птицы, и люди терпеливо ждали наступления поздней северной весны, которая приходит в Дудинку после вскрытия могучей реки. Вот только у меня на душе постоянно держалось ощущение надвигающейся стужи и беды, чего я всеми силами старался ребятишкам не показывать.
Впрочем, дочка по каким-то признакам догадывалась, какие мысли заставляют меня цепенеть. Иногда я ловил на себе удивленный взгляд. А однажды она спросила:
– Тебе плохо, папа?
– С чего ты взяла, цыпленок? – удивился я ее проницательности.
– Я вижу, папа! И понимаю, что тебе очень плохо. Ты чего-то боишься, папочка? Не хочешь, чтобы мы без тебя летели к бабушке и дедушке? – полуспрашивая, полуутверждая продолжала сообщать мне результаты своих наблюдений Юля.
– Знаешь, дочка, на работе у меня не все ладится. – вынужден был сказать я полуправду дочери. – Конечно, я бы хотел лететь с вами. Вот только начальство не отпускает. Говорит, сначала нужно обработать материалы. Все вычислить, сдать в фонды. А потом – пожалуйста, Ведунов! Можешь лететь.
Дочка, как взрослая, покачала головой и посмотрела на меня с сомнением. В оставшиеся до отлета дни я не раз укорял себя за глупость, которую сморозил при разговоре с женой в первый день после прилета. Пару раз я вновь пытался заговорить и уговорить Светлану отложить полет на некоторое время. Но шанс был упущен.
Светлана держалась настороженно и приводила мне в ответ те же доводы, что приводил я год назад. Дети должны побывать у дедушки с бабушкой, прожариться на южном солнышке. Все мои уговоры разбивались о глухую стену упрямства. Светлана «зациклилась» на Смирно, держалась со мной настороженно, словно чего-то опасалась.
Чего она опасается, я понял только тогда, когда во время нашего разговора, шедшего на повышенных тонах, она подняла ладонь и предупредила:
– Давай без этих… твоих колдовских штучек, Ведунов!
– Хочешь сказать, что ты улетаешь в Смирно только потому, что боишься моих экстрасенсорных способностей? Боишься меня?