– Так ведь скоро обеденный перерыв, Юрий. – удивилась заведующая спецчастью.
– Буду вычислять в обед, Маргарита Дмитриевна.
– Бери. – она пожала плечами.
С обеда я начал вкалывать, как проклятый. Работал так, как никогда не приходилось. Шел на нарушение режима секретности и сдавал вечером Маргарите Дмитриевне полупустой портфель. Тайком уносил к себе домой ведомости и сидел над ними ночами.
Парни в топоотделе поглядывали с удивлением. Они не могли взять в толк, почему я спешу, как при пожаре. Обработать и вычислить шестьсот километров теодолитных ходов за месяц – непростая задача даже для опытного геодезиста.
Высоты я уравнял и вычислил высотную ведомость в рекордно короткий срок – за три дня. На уравнивание и вычисление координат пунктов геофизических наблюдений мне понадобилось двенадцать дней. Тоже рекорд. Еще два дня я потратил на каталог координат и высот и день ушел на считку его с Ольгой.
Дооформление полевых журналов, схема работ, акты технического контроля и окончательной приемки потребовали еще три дня. За два дня я ухитрился нанести на дикты свои сейсмопрофили в нужных масштабах. Двадцать пятого числа я торжественно положил на стол старшего геодезиста экспедиции папки с готовыми материалами для последней проверки и он тут же подмахнул мое заявление на отпуск.
Авиабилет Хазан достал на третье июля. Таким образом, у меня осталось несколько свободных дней. Но первый день без работы и привычного напряжения оказался подобен пытке. Вновь навалилось ощущение безысходности и надвигающейся беды.
Будь у меня билет на сегодняшнее число – не задумываясь побежал в авиапорт пешком. Напрасно я успокаивал себя тем, что уже четвертого числа к обеду я буду в Смирно, а программист появится только через две недели. Все было напрасно.
За месяц я отощал. Спал не больше двух-трех часов в сутки. Боялся спать, потому что мои сны больше походили на бред. Держался я все эти дни на чае и сигаретах. Не сделал ни одной попытки достать из сейфа книгу Велеса. Не сходил к холму эльфов. Даже на могилу к Мамеду не смог заставить себя сходить. Единственным солнечным просветом для меня были три сеанса мыслесвязи с дочкой.
Каждый раз, возвращаясь вечером в пустую квартиру, я задергивал двойные плотные шторы на кухонном окне, чтобы ослабить солнечные помехи, включал электрический чайник, ложил рядом сигареты, ведомости и принимался за вычисления. После двенадцати часов я откладывал ведомости в сторону и терпеливо ждал.
В первый раз мыслесвязь получилась ночью пятого июня. Сначала я почувствовал легкое прикосновение к своему сознанию, словно маленькие пальчики стали ласково теребить меня за волосы и немножко ярче загорелась в глубине сознания зеленая звездочка. Чувство нежности заполнило душу. Дочка… Юленька!.. Не забыла!
Я сосредоточился, протянул в сторону зеленого огонька луч мысленной связи с энергетической подпиткой, чтобы дочка не тратила свои маленькие запасы энергии.
– Это ты, папа? – донесся до меня бесплотный голосок. – Папочка, здравствуй! Я соскучилась о тебе!
– Здравствуй, Юленька! Здравствуй, цыпленочек! – я постарался, чтобы моя мыслеречь не оглушила и не напугала дочку. – Я тоже скучаю. По тебе, по Володе и по маме. Как вы живете, маленькие мои?
– Хорошо, папа. Вова помогает дедушке пасти корову, а мы с мамой помогаем бабушке. Я научилась готовить борщ.
Дочкин голосок звенел в моей голове, как маленький колокольчик. Я слушал его и уходила из души боль. Исчезала тревога. Все заполняла нежность.
– Сейчас Вова спит. Баба с дедушкой – тоже. Я дождалась темноты и стала звать тебя, как ты меня учил, папа. Ты прилетишь к нам? – щебетала дочь. – Я никому не рассказываю, что мы можем разговаривать мыслями. Даже Вове не говорю. А почему мама так не может с тобой разговаривать?
– У нее нет дара, цыпленочек. У Вовы тоже.
– А у меня есть дар?
– Конечно. Ведь мы разговариваем с тобой.
– А другие люди, умеющие говорить мыслями, есть, папа?
– Есть, Юленька. Только таких людей на Земле очень мало.
– Сколько мало?
– Не знаю, дочка.
– Три, пять, десять, двадцать? – продолжала спрашивать Юля.
– Не знаю. Я с ними не разговаривал. Только с тобой.
Так мы болтали с полчаса. Потом я почувствовал, что дочь начинает уставать, и с сожалением пожелал ей спокойной ночи.
– Подожди, папа. Не уходи. – попросила дочь. – Я хотела тебе что-то сказать и забыла. Вспомнила! Приезжай к нам, папочка! Мы все тебя ждем!
* * *
Камнем лежало на душе мурашкинское письмо. Я все думал, что с ним делать. Отправить в Смирно не хватало духа. В романах я читал, как благородные джентльмены отступали в сторону и предоставляли свободу действий сопернику. Я не понимал, как удавалась такая игра в благородство. Если так поступают интеллигенты – грош им цена.