– Ну, хорошо! – Буянова тут же опустила юбку. – Со шрамом все ясно, а вот, например, ты меня как экстрасенс загипнотизировать можешь?
– А зачем тебя гипнотизировать?
– Просто так, – ответила она, – Можешь?
– Могу, конечно, – сказал я, постепенно начиная злиться, – Только не понимаю, зачем тебе это нужно?
– Не можешь! У меня глаза темно-карие, почти черные, а это значит, я гипнозу не поддаюсь. Понял? А у тебя, хвастунишка, они серые и, значит, никого ты не загипнотизируешь. Не сможешь.
– Хорошо, Валентина, ты сама на это напросилась. – сказал я и повернулся к остальным участницам этой сцены. – Будьте свидетелями! – и я вновь повернулся к Буяновой.
– Смотри мне в глаза! – приказал я Валентине с необходимыми модуляциями голоса. – Закрой их. Ты спишь и слышишь только меня…
Я подкрепил словесный приказ мысленной формулой и быстро перевел Буянову в третью стадию. Потом повернулся к остальным.
– У вас есть желание услышать исполнение песен известной певицы? – спросил я. – Только не из этих кривляющихся иностранных штучек, а настоящих, из старых?
– Она что… действительно будет петь? – с сомнением спросила меня Алена, глядя на неподвижно застывшую посреди комнаты Буянову.
Дело в том, что у Валентины был писклявый, очень неприятно звучащий голос и никто из нас не слышал, чтобы она хоть когда-нибудь пела. Даже в детском садике.
– Будет петь, не сомневайтесь. – подтвердил я сам не зная, что из этой затеи получится. – Как насчет того, чтобы она стала Валентиной Толкуновой?
– Она что, уже загипнотизирована? – недоверчиво спросила меня Алена.
– Попробуй поговори с ней и убедись.
Но все попытки Алены заговорить были безуспешны. Впрочем, как и остальных моих одноклассниц. Валентина стояла неподвижно с закрытыми глазами и не реагировала. Я вовремя успел остановить Светку Шабанову, которая пыталась пробудить внимание к себе Валентины щипком.
– Все, девочки, – сказал я. – Убедились? Тогда начнем. – и я повернулся к Валентине.
– Ты – известная певица Валентина Толкунова, ты стоишь на ленинградской сцене в большом концертном зале и перед тобой очень большая и благожелательная аудитория. Оркестр уже играет вступление и теперь вступаешь ты. Начинает звучать твой голос…
Буянова запела. Без музыкального сопровождения голос Валентины зазвучал в тесной комнате неожиданно сильно и чисто. Но это был совершенно другой голос! Не ее, не Валентины.
Черненькая, симпатичная, вертлявая девушка вдруг исчезла. Гордая осанка тела, плавные, сдержанного достоинства жесты. Это была Валентина Буянова и одновременно не она. Перед нами стояла совершенно незнакомая юная женщина с чертами лица Валентины и она пела.
С минуту я стоял с разинутым ртом и пялился на нее, не узнавая, потом оглянулся на притихших одноклассниц. Те тоже замерли в различных позах и во все глаза глядели на преобразившуюся Буянову, завороженные мягкими, нежными звуками богатого обертонами голоса.
Удивительная пластика движений, четкое ощущение музыкального ритма и незнакомый голос, который завораживал, проникал в душу, увлекал за собой, вел к чему-то неизведанному и печально прекрасному.
Алена Ткач первой пришла в себя от удивления и жестом поманила девчонок за собой. Не спуская глаз с Валентины они дружно попятились и уселись все впятером на мою медицинскую кушетку, тесно прижавшись друг к другу. Они не просто слушали, они прямо-таки впитывали в себя музыку преобразившегося человеческого голоса.
Удивленный не менее своих одноклассниц, я пытался сравнить голос Валентины с голосами других известных мне певиц, которые только мог вспомнить. Толкунова, Сенчина, Людмила Зыкина… и даже из старых: Кристалинская, Бржевская, Мондрус, Великанова, Пьеха… все было не то. Голос, который я сейчас слышал, не походил ни на один из них. Может быть потому, что он звучал в живом исполнении, рядом, он казался мне намного богаче, чище, приятнее голосов известных мне певиц.
Одна песня, другая… Я смотрел на девчонок, видел, как у них наворачиваются на глазах слезы, как слетает с них наносная шелуха приобретенной за годы жизни защищающей от окружающих брони и обнажаются души. Нежные, очень ранимые души хороших людей. У меня самого почему-то то и дело подозрительно першило в горле, но я не осмелился издать ни единого звука. Импровизированное сольное выступление Валентины длилось больше часа. Потом я заметил, что она начинает уставать, и был вынужден прекратить неожиданный концерт.
– Ты будешь помнить свой концерт, Валентина. Свой голос тоже. – приказал я перед ее пробуждением.