Валя сидела за столом, с благоговейным видом помешивая только что заваренный супчик. Она едва поднесла ложку ко рту, как внезапно ей на голову шмякнулась крыса. Заметили мы это все и сразу, потому что в этот момент Валька что-то увлеченно нам рассказывала. Она всегда говорила громко, так что без внимания не оставалась. Какой поднялся визг, писк, крик! А когда мы подняли головы, чтобы посмотреть, откуда же она вывалилась, то увидели кишащее месиво в воздуховоде. Небольшое оконце было заполнено мордочками гадких крыс. Глазки-бусинки зло таращились на нас. Они очень громко пищали и что-то требовали, разве что не говорили человечьим голосом. Вот под таким натиском одна и вывалилась Вале на голову. Зрелище было зловещим и отвратительным. Что делать? Пришлось разводить костер из бумаг прямо под воздуховодом. Мы и сами чуть не задохнулись, но в отличие от крыс бежать заключенным было некуда. Крысы ретировались, а нам пришлось приложить все усилия, чтобы изловить ту, что выпала.
С тех пор с крысами никто не дружил. Они убрались восвояси, но иногда пытались пробраться в камеру из-под пола. Теперь наши сердца были тверды, и мы не поддавались на провокацию. Крысы умнейшие животные, это доказано наукой. Как они определили пол нашей камеры и воздуховод? Наверное, самыми главными в тюрьме были именно они, зная все ходы и выходы лучше любого. Женя рассказывала, что в давние времена (история умалчивала о том, насколько времена были давними), заключенные приучили крыс исполнять роль почтальонов. Они привязывали к ним почту, и крысы по воздуховодам разносили письма по камерам. За это получали лакомство в конце пути. Каждая камера подкладывала еду у себя в воздуховоде. Таким образом можно было передавать много полезных вещей и совершенно безопасно. Но потом эта традиция умерла.
Некоторые держали при себе ручных крыс, но я таких не встречала. Скорее всего, это было не на женской половине, так как мы все же боялись этих тварей.
Еще из живности у нас жило множество тараканов. И если раньше я при виде этого насекомого брезгливо морщилась и искала чем бы его пристукнуть, то теперь почти не замечала. Могла просто смахнуть его с себя, не обратив внимания или раздавить и не заметить. Тараканы постоянно падали в еду или чай, но мы спокойно вынимали насекомых и продолжали трапезу. Многие спали в косынках и шапках, опасаясь того, что тараканы залезут в ухо. Я не верила, что такое возможно, поэтому ничего не одевала, а таракашки, вечные как мир, ни разу не посягали на мои уши.
Человек невероятно быстро ко всему привыкает и приспосабливается. Он может выжить при любых обстоятельствах. Я вспоминала, как еще несколько недель назад я боялась этих людей, шарахалась от них как от прокаженных, ожидала только плохого. А теперь хохочу вместе со всеми, делюсь воспоминаниями и радостями, отдаю последний хлеб. Я привыкла очень быстро ко всем порядкам и беспорядкам и чувствовала себя как рыба в воде. А я не была таким легко уживающимся со всеми человеком. Скорее наоборот — конфликт на конфликте, своеволие, непокорность. Я не могла промолчать, не могла делать, что велят, была неуравновешенной. А здесь все переменилось. И это ведь достигалось не кнутом, а чем-то совсем другим. Я теперь не испытывала никакой неловкости в душе с сокамерницами или когда шла в туалет. Частенько, прихватив сигаретки, я слазила со своей нары и отправлялась «в гости» к кому-нибудь.
— Лилианчик, ты не занят?
— Нет, конечно, проходи, — он двигался на наре, а я забиралась к нему с ногами и готовилась слушать.
— Ну, расскажи, как ты докатился до такой жизни?
— А что, я не жалуюсь.
— Как ты попал сюда, поведай своей подруге.
— Я цыган, — философски говорил Лилиан, — каждый из нас бывает в тюрьме.
— Аты за что?
— Попал как-то в деревню одну…