Когда мы возвращались с прогулки, нужно было идти, заложив руки за спину. Поворот головы расценивался как попытка к бегству, и следовал незамедлительный удар дубинкой. Тут уж было не до шуток и улыбочек, все мое веселье и жизнерадостность испарились там, на транзите.
Эта перевалочная база послужила для меня некой подготовкой к зоне. До меня стал окончательно доходить смысл моего заключения. Шутки закончились. Если раньше мы были просто подследственными и имели один шанс на сто миллионов уйти домой, то теперь были осужденными. Признанными виновными. Теперь прав у нас было не больше, чем у курицы, попавшей в суп. Поговаривали, что такие строгости здесь оттого, что несколько лет назад тюрьма взбунтовалась, зэки вырвались на свободу, крошили, убивали и насиловали. Может, это была очередная байка, чтобы персоналу проще было оправдать свое отношение к заключенным, не знаю.
На транзите мне удалось познакомиться с девочками из разных городов. Конечно, условия содержания везде были схожи, но все сходились в одном — в Крыму курорт. Очень много страшных историй рассказывали о тюрьме в Кривом Роге (называлась она Бублик). Там за малейшее непослушание виновниц посреди ночи выводили в коридор и обливали холодной водой, независимо от времени года. По любому поводу отправляли в карцер, не давали есть, лишали передач, заставляли «стучать» на сокамерников. Слушая все эти рассказы, я действительно думала, что приехала с курорта. Зато им было очень хорошо на транзите. Казалось, что попали в рай. Можно спокойно спать, не ожидая подвоха. Не берусь судить, но мне казалось, что рассказы эти преувеличены, чтобы репутация Бублика не пострадала. Почему никто там не взбунтовался от такого беспредела? Почему информация об этом не была доступна? Ведь все же там сидели не осужденные, к ним ходили адвокаты, они ездили на суды. Конечно, запугать и забить можно кого угодно, но и шумиху поднять тоже. И ведь это происходило с женщинами, что же тогда там делали с мужчинами? У нас и с мужской половиной по сравнению с этим беспределом обращались вполне пристойно, ну а девчонок вообще никто не трогал. Внутрикамерные выяснения отношений это одно, а когда ко всему этому присовокупляется и беспредел начальства тюрьмы, то это, наверное, совсем невыносимо.
Правда, такие ужасы рассказывали только про Бублик, в других СИЗО все было намного спокойней.
Спустя два дня мои попутчицы уехали, забрав с собой и девочку-цыганку Лену. Я осталась одна в этой невыносимой камере, острее, чем когда бы то ни было, ощущая одиночество. Семья, дом остались далеко позади. Никто из моих близких даже не ведал сейчас, где я и что уготовила мне судьба. Да я и сама не ведала. Было так грустно и одиноко. Лагерь впереди страшил все сильней. Но как ни страшна была правда, сидеть в транзитной камере больше не было сил. Я мечтала об этапе, скорее увидеть, что же там впереди. Видно человек так устроен: не успокоится, пока не заглянет в будущее, каким бы страшным оно ни было.
Пока сидела одна, слушала много рассказов о лагере, о людях там, о привычках и правилах. Истории были одна страшней другой, но я старалась не обращать внимания. Нужно будет научиться жить там, приспособиться. Выжить.
Глава 3
На восьмой день с утра мне объявили, что через полчаса отбывает машина на Днепродзержинск. Я вся встрепенулась и, чуть ли не приплясывая, ждала своего выхода. Когда дверь открылась, я увидела, что в коридоре стояли еще две женщины, лет на десять старше меня. Им, как оказалось, крупно повезло, едва только они приехали из своего города, было решено забрать меня и всех отправить в Днепродзержинск. Видимо этап в три человека считался достаточным основанием для отправки машины. Нас куда-то повели, и тут я вспомнила и чуть не закричала: — А мои вещи?
— Какие вещи? — недовольно спросил охранник.
— В камере хранения.
— Камера сегодня закрыта.
— Чего? — изумилась я. — А как же?
— Вот уж не знаю. Никто не будет открывать ради тебя камеру.
— Но там у меня всё…
— Мы не будем откладывать этап ради твоего шмотья.
— Я никуда не поеду, хоть убейте.
— Тогда будете сидеть здесь еще неделю, а то и две.
Девушки недоброжелательно на меня посмотрели, но в тот момент мне было плевать на них. Там действительно было много нужного — теплые зимние вещи, обувь, письма. Меня и так лишили всего, не хватало еще, чтобы в моих нарядах щеголяли охранницы.