Однажды я все-таки не выдержала и сказала, что не понимаю, как можно было так мучить кого-то и не понимаю зачем. Тома словно сошла с ума. Орала на меня, обзывала тупой сукой, обещала, что я еще поплачусь. В конце концов, она, конечно, успокоилась, но делать мне авансы прекратила. Она, похоже, всегда доводила все до конца, потому что с того дня она меня возненавидела. И как ранее она все время тщилась быть рядом со мной, теперь же она постоянно норовила меня поддеть, подколоть, подставить подножку, сказать гадость. Она открыто говорила про меня плохие вещи, собрав вокруг себя кучку прихлебателей. Я старалась не обращать внимания, потому что рассчитывала в скором времени либо уехать отсюда, либо выйти в лагерь. Отрядов там было много и скорее всего мне повезет, и я не попаду в отряд с Томой. К тому же крымские друзья уже ждали меня, и я рассчитывала на их поддержку.
Находиться с ней в одном помещении было невыносимо, слушать ее жестокие бредни во сто крат мучительней. Мне казалось, что она специально все это придумывает, чтобы поднять свой рейтинг. Очень странным оказалось то, что нашлись люди, которым нравилось ее общество. То ли они боялись ее и этот страх заставлял лебезить перед ней, то ли чувствовали ее силу как физическую, так и внутреннюю и хотели быть ближе к этой силе, как дикие животные. А возможно некоторые люди были все же такими же больными, как и Тамара, но не проявляли этого до недавнего времени, боясь раскрывать свои сущности.
Эти наблюдения помогли мне понять, что люди в лагере мне встретятся разные. Как и в обычной жизни, каждый выбирает себе друзей близких по духу, принципам и интересам. Поэтому надо быть готовой к тому, что там будут группы полных ненависти женщин, способных на любые подлости.
И опять я вернулась к мысли, что закон не разбирает, насколько плох человек, он всех уравнивает и заключает в одну зону, и тогда функция перевоспитания весьма сомнительна. Страх плохой советчик.
Каждый раз, прощаясь с подругами, я отрывала от себя кусочек души. Мы так сильно привязывались друг к другу, что расставаться было невыносимо печально, и я раз за разом зарекалась привязываться к кому-то вновь. Но однажды ко мне подошла Света. Она была очень худенькой и симпатичной, с длинными черными волосами, милым личиком и я уже в тот миг знала, что судьба вновь сталкивает меня с родственной душой. Мы с ней были очень похожи, как внешне, так и внутренне. Света спросила:
— Сколько ты весишь?
— Сорок три.
— А рост?
— Сто шестьдесят два, вроде.
— Если ты будешь весить сорок два, то попадешь в отряд дистрофиков. Как и я. Мне тоже надо сбросить килограмм. Давай вместе.
— Давай. А чем хорош тот отряд?
— Ты что! Там классно. Работать не надо, кормят на убой. — Тогда мы быстро наберем килограмм.
— Будем на диете.
И мы стали вместе со Светой стараться есть поменьше, а когда выходили на прогулку, то бегали по жаре до изнеможения. Не знаю, могли ли мы похудеть еще сильней, но для здоровья это было полезно.
Тома ненавидела нас за эти упражнения и называла не иначе как костями и дистрофичками. Тома не была оригинальной, Лолита уже именовала меня когда-то Дистрофой. Зато это давало мне еще один дополнительный шанс не попасть с Томой в один отряд.
Как только я сдружилась со Светой, Тома тоже завела себе подругу. Такую крепкую девицу, хотя и совсем молодую. Поначалу их «дружба» носила невинный характер, но в скором времени переросла в нечто большее. Эти двое постоянно зажимались в углах, и когда кто-то натыкался на них, хихикали и расходились. Со временем они перестали стесняться своей любви, и приступы страсти охватывали их постоянно. Они могли посреди белого дня завалиться на кровать Томы и целоваться, откровенно шаря руками по телам друг друга. Все остальные тактично отворачивались, выходили курить и старались не смотреть в их сторону. Ночью деваться было некуда. Мы лежали в кроватях и вынуждены были слушать их стоны и чмоканье. Может в каких-то фильмах любовь женщин могут красиво показать, сделать из этого очаровательную и нежную историю, но то, что наблюдала я, вызывало только отвращение. Это было как-то противоестественно и грубо. Они обе были с крепким кряжистыми телами, вовсе не гибкими и не красивыми. Как бы Тома ни строила из себя мужчину, она была женщиной, и ласки ее оставались неумелыми и какими-то пошлыми. Она, часто целуясь со своей пассией, не спускала с меня глаз, словно делая это напоказ мне. Один их вид вызвал гадливость и тошноту.