Его Святейшеству около 25 лет, и, судя по всему, он трудяга. Слегка скособоченное плечо, воспалившиеся глаза — видать много читает ночами. А раз его ко мне прислали, значит, он заслуживает доверия и откровенности.
— Веруешь ли ты в Отца нашего Небесного и готов ли ты нести беремя, возложенное на Орден, и на тебя, твое Святейшество?
— Верую.
— Врешь!!! Вы все врете на этот вопрос. Верил бы — не прислали. Разве не так?!
— Я верую. Верую, отец Домиций! Но…
— Но что но!? Ты начал сомневаться? Ты давишь свое сомнение, а оно не хочет уходить, не исчезает, и долгими ночами задает тебе каверзные вопросы, гложет Тебя, твое Святейшество. Ты пытаешься его заглушить вымороженным пивом, девками, а когда и то и другое не помогает — работой до умопомрачения. И все без толку? Так?! Ответь Главному дознавателю Ордена, — это правда или нет?!
Говорю еще с минут, прохаживаясь вокруг него, сужая круги, меняя тембр голоса, акценты, нагнетая и сгущая атмосферу, и все ближе и ближе приближаясь к все еще не «заблудшей» овце, пока наконец не хватаю его голову и не заглядываю в глаза.
— Так?!
— Так.
Его святейшество садится на стул. Он бледен, его лицо бледно как мел, но он не рыдает, и не впадает в истерику. Уже плюс для креатуры Маркуса.
— Я начну издалека, Твое святейшество. Твое святейшество Согласно?
— Да.
— Хорошо. Тогда давай так. Твой отец был мужчиной?
— Это проверка?
— Это вопрос. Твой отец — был мужчиной.
— Он был храбр, никто и никогда не смог бы усомниться в его…
- А яйцау него были?
— Б-были.
— А пестик?
— Ну да.
— А у тебя тоже есть.
- Я не понимаю.
— Молодец. Понимал бы — тебя тут не было. Кстати, сколько тебе зим?
— Двадцать одна.
— То есть зим эдак двадцать назад. Твой отец был взрослым мужчиной, а ты становился маленьким мужчиной?
— Да.
— Хорошо. Тогда вопрос. Большой мужчина рассказывал маленькому мужчине про месячные у женщин и про время наиболее благоприятное для зачатия?
— Нет. Что за глупость?! Он учил меня науке читать и понимать прочитаное, учил быть храбрым, заботиться о матери и о сестрах, стрелять из лука, грамоте, письму, он заставил меня читать книги древних, и отдал в школу при Обители, где меня учили их понимать, а еще он….
— Секель.
— Что?!!!!
— Ты знаешь что такое секель, вагина, оргазм, кровяные дня, родовой послед?
— Да.
— И это знание ты получил от своего мудрого и сильного отца?
— Нет. Конечно. Он бы никогда до этого не опустился. Он..
— Не опустился. Хорошее слово — запомни его. Ну а вот я опускаюсь, как ты видишь…Приходится. Твой отец тогда, да и сейчас, мог бы объяснить своему ребенку все сам. Но это было бы неправильно. Такое лучше познавать самому, от равных тебе, потому что это знание будет твоим. Есть вещи которые Его святейшество никогда не сделает, но при этом он будет ждать что это сделают другие. Те — кому положено, или те, кто должен. И это правильно.
Как можно брать женщину, где что у нее находится, и как оно работает — откуда ты это знал до того, как успел ее познать?
— Я…
— Кто объяснил тебе значение этих слов. Вспомни. Вспоминай. Прямо тут и сейчас. Кто посвятил тебя?
— Я понял. Я догадался. Естество подсказало. Не помню, времени прошло очень много.
— Неправильный ответ. Кто тебе рассказал о тайнах женского естества?
— Мой старший брат.
— Сильно старший?
— На три года.
— Вот о чем я и говорил. Черное, низкое знание надо получать не от высших, а от равных. Твой отец был умный человек и это понимал. Вот сегодня ты его и получишь. Его святейшество учил тебя любить наш мать — Церковь как свою единственную любимую и последнюю супругу, как самую последнюю и самую красивую женщину на земле, оберегать ее, заботиться и защищать. Так?
— Да! Как последнюю женщину на земле, — так и говорил.
— Ну а расскажу тебе о ее критических днях, этой самой женщины. От чего у нее может болеть голова. И главное — о том, о чем ты стеснялся или боялся спросить у отца, но не побоялся спросить у брата.
— Я понял Вас, брат Домиций.
— Тогда спрашивай. Спрашивай все, что ты стеснялся спросить, что боялся спросить, и все на что тебе не давали прямого ответа. Сегодня ты можешь спросить все. Сколько у тебя вопросов?
— Всего два.
— То есть больше чем, два, но два — в первую очередь? Спрашивай.
Его святейшество задает вопрос не мешкая, не начиная припоминать длинный список. Сразу видно, что это у него выстрадано, и он жаждет получить ответ.
— Кто они были? Они действительно были пророками? Они действительно были рукой провидения? Они…
— Не продолжай. Я тебя понял. Ты знаешь что это такое?
— Монета.
— Молодец, твое святейшество. Эта сторона называется орел, эта — решка. А эта ребристая боковая поверхность — ребро. Тогда скажи, твое святейшество, если ее подбросить — как она может упасть?
— Это очевидно! Или на ребро, или на решку.
— Ответ правильный, но не верный. В теории — она может упасть еще и на ребро.
— Но это маловероятно. Это практически невозможно. Что бы такое случилось надо кидать монету бессчетное количество раз.
— Правильно, твое Святейшество. И несколько десятков лет назад монета упала на ребро. С первого раза. Из гибнущего прошлого в наше время смогли прорваться люди, которых мы сейчас называем Пророками — несколько мужчин и женщин с детьми. Как их звали?
— Преподобный Гутман с сыном, Преподобный Эд с племянником, Преподобная чета …
— Этого достаточно. Так вот, то, что им удалось создать — это чудо. Только представь себе — десяток человек тогда, и Орден сейчас. Вероятность того, что соберутся именно такие люди, и им удастся то, что они сделали — равна выпадению монеты на ребро. А теперь слушая меня внимательно — я, отец Домиций, дознаватель Ордена, современник тех, кого вы называете апостолами или пророками ЗНАЮ, что они не были таковыми. Это я знаю. Но! — Поднимаю палец — Я знаю и то, что их попадание сюда было практически невозможным, и тем более невозможным было создание такой системы как Орден. А что есть чудо? — Чудо Ты знаешь, что о дате катастрофы люди догадывались?
— Это нам говорили.
— Это неправда. Люди не догадывались, а знали. Но ничего не могли сделать… И мир рухнул. А эти…Это я о тех, кого мы называем апостолами…А эти смогли остановить механизм саморазрушения и оттолкнуться от пропасти. Ничем иным, как Божьим промыслом — я это объяснить не могу. В конце концов, если люди называют себя Апостолами и их считают таковыми, они ведут себя как апостолы, и деяния их действительно достойны деянй апостолов, то кто они как не апостолы?
— А технари?
— А что технари? Все различие между нашим и их укладом в том, что мы прочно стоим на дне каменное пропасти, и начинаем понемногу рубить ступени, что бы выкарабкаться на поверхность, а они не упали, а изо всех сил держаться одной рукой за выступ скалы, где то посередине между дном и поверхностью. Висят они уже очень и очень давно, и у них нет сил, что бы вскарабкаться наверх, и рано или поздно они упадут. И каждый миг, который они получают, что бы задержаться там — дается им все труднее и труднее. Рано или поздно они рухнут. — Делаю паузу, а потом резко задаю вопрос. — На кого бы ты падал?
— На того, кто внизу.
— Правильно. Это убьет того, кто внизу, но зато у тебя появиться шанс не сломать ноги, и воспользоваться теми ступеньками, что вырубил из камня покойник. Что ты из этого понял, твое святейшество?
— Технари наши враги, они в лучшем положении, и могут напасть на нас или причинит нам зло во избежание зла или ущерба для себя. Война неизбежна, и чем слабее будут становится технари, тем выше вероятность большой войны. Но что означает в вашей аллегории пропасть? Я догадываюсь, но…
— Хозяйственный уклад. Способ ведения дел. Уровень технологии. Называй это как хочешь. Основная разница между нами и технарями в том, что твои дети будут шить иголками, а дети технарей — строчить на последних в мире швейных машинках. На зингерах конечно легче, но это путь в никуда. Нельзя построить цивилизацию на невоспроизводимых артефактах.