Быть может, всё дело в ограниченности сознания, неразвитости восприятия, в ложности самих основ мироощущения человека? Что же нужно, чтобы люди научились чувствовать чужую боль – как свою собственную? Быть может, нужна любовь? Но что такое – любовь?..
(29) 16.7.85.
САМООБРАЗОВАНИЕ. ПСИХОЛОГИЯ
Чтобы ответить на все эти вопросы – мне уже было мало одних только классиков марксизма и популярной политической литературы. Решил взяться за психологию. Сначала – за социальную психологию. Слушал лекции Ядова. Но очень скоро понял, что для того, чтобы разгадать загадки человеческого сознания и человеческого поведения, надо копать гораздо глубже…
Начал с Дарвина. С «Происхождения видов». Потом – Спенсер, Ланге, Вундт, Тард, Рибо… Эти меня не удовлетворили. После Сеченова и Мечникова дошёл до бихевиоризма. Затем – до Павлова и Бехтерева. При всём уважении к Павлову ближе был как-то Бехтерев. Но и у него слишком всё время чего-то не хватало. Гештальт-психология меня тоже не удовлетворила. Кое-что дали Выготский, Леонтьев, Рубинштейн, Блонский…
Не хватало какого-то глубинного измерения у всех этих авторов. Хотелось узнать не просто о человеческой психике – а о душе. О своей душе…
ФРЕЙД – ОСОЗНАНИЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
Фрейда поначалу напрочь не признавал. Хотя и знаком был с ним, как и со всем психоанализом, только по косвенным источникам. Но однажды произошла совершенно удивительная вещь…
Было это где-то в мае-июне 1973 года. Я сидел в Отделе рукописей за своим рабочим столом, напротив окна, уже после рабочего дня, и читал одну из статей Бехтерева в журнале «Русский врач» за 1918 год (кажется, она называлась «Половое влечение как сочетательный рефлекс»). В этой статье Бехтерев критиковал Фрейда. Но, в отличие от многих нынешних авторов, критиковал всерьёз и по существу, постоянно приводя обширные цитаты из работ оппонента, ярко характеризующие самую суть взглядов его идейного противника, и постоянно и неуклонно имея целью не во что бы то ни стало опровергнуть противоположную сторону – а во что бы то ни стало выяснить истину.
И вот, я читаю, и чрезвычайно внимательно слежу за развитием мысли Бехтерева и мысли Фрейда, в их таком на редкость ярком, красивом, честном и открытом поединке. Я – всецело (и заранее) на стороне Бехтерева; но и каждый шаг могучей исследовательской мысли ещё незнакомого мне Фрейда невольно вызывает во мне удивление и уважение, и чем дальше – тем больше, хотя я и не хочу это признавать и пытаюсь этому противиться. Я ещё продолжаю по инерции упорно соглашаться с Бехтеревым и столь же упорно продолжаю отводить в сторону, один за другим, все доводы Фрейда, но… какое-то странное, никогда ранее не испытанное, удивительное – и удивляющее – чувство всё продолжает и продолжает во мне расти, хотя я ещё и очень смутно отдаю себе в этом отчёт. И вдруг…
Это было буквально – как яркая вспышка, как молния, как какой-то электрический разряд в моём мозгу (похоже – как при электросварке, но гораздо ярче, сильнее, «тоньше» и «глубже», и – «живее», несравненно живее, вот что главное: это было живое электричество, а не мёртвое, живой свет, а не мёртвый!..). Это был какой-то миг, какая-то доля секунды. И – всё переменилось, совершенно всё, и во мне – и вокруг меня!.. Всё было прежним, таким же, как и миг назад, и – уже совершенно иным!..
(30) 17.7.85.
Я как бы проснулся «внутри сна». Я как будто открыл глаза – находясь с открытыми глазами. И увидел, и понял – что до этого момента я их ещё никогда по-настоящему не открывал. Я как бы очутился – проснулся – в неком таинственном и волшебном сне. Или (и в то же время) – наоборот: я как будто освободился, очнулся от каких-то колдовских сонных чар, от какого-то сильнейшего гипноза, в котором я пребывал до этого всю жизнь, и не подозревая об этом (или подозревая лишь очень, очень смутно…). Да, это было как бы пробуждением и освобождением от гипнотизирующего воздействия привычных грубых форм вещей, это было переживание какого-то удивительного внутреннего просветления и освобождения!..
День был очень тёплый и свежий. Моё огромное окно на 1-ом этаже (2-е от Невского проспекта) было открыто настежь. Напротив меня тихо-тихо качались и шелестели зеленью деревья Екатерининского сада. Мимо проходили люди, изредка проезжали машины. И всё это было уже как в странной волшебной сказке или какой-то таинственной фантастической книге. Все самые простые, привычные и обычные вещи и события вдруг оказались преисполнены какой-то огромной и таинственной глубины, какого-то особого скрытого смысла. Каждая вещь уже была как бы символом чего-то неизмеримо более глубокого и важного, чем просто она сама. Всё было то же. И всё было уже иным. Преисполненным Тайны и Смысла. А самое главное – что совершенно иным уже был я сам…