Откуда это взялось?!. Это было загадкой, тайной, это было просто чудом – и в то же самое время это тогда переживалось, по-моему, всеми как нечто в высшей степени естественное и само собой разумеющееся, как именно то, что и должно на самом деле быть…
О чём мы тогда говорили?.. Как будто обо всём – и ни о чём. Мы понимали друг друга без всяких слов. Слова же были – как бы символическим выражением этого полного, бессловесного взаимопонимания.
И это тепло, это чудо всё нарастало и усиливалось. Я уже давным-давно забыл, что собирался куда-то уходить – и был всецело поглощён этим совершенно фантастическим, сказочным общением. Поистине, оно было каким-то тотально раскомплексовывающим, очищающим и освобождающим – и приносило невыразимую радость. И эта радость всё разрасталась и разливалась – становясь целым морем нашего общего блаженства!..
Мы уже не могли спокойно сидеть на месте. Неизъяснимо, почти невозможно радостное общее возбуждение всё росло и росло, всё больше и больше, уже через всякий край, переполняя нас всех и требуя какого-то выхода. Близилась какая-то кульминация. Какой-то катарсис. Вот-вот должно было произойти что-то совершенно, сверх-необыкновенное!..
Первым начал мальчик из театрального училища. Я помню, как он сидел на краю дивана, широко расставив ноги, в каком-то страшном и радостном напряжении и волнении, как-то, будто, неумело и неловко размахивая руками и пытаясь что-то сказать. Всем было ясно, что он хотел сказать что-то исключительно для него – и для всех – важное, но никак не мог найти нужных слов, не мог, прежде всего, разобраться в своих собственных, переполнявших его, бурных и необычайных чувствах. Наконец – то бледнея, то краснея, запинаясь и спотыкаясь на полуслове – он с огромнейшим трудом, но громко и торжественно, смог во всеуслышание произнести:
«Ребята!.. Ребята!.. Вот ведь – мы уже все здесь знаем друг друга, правда?.. Да?.. Ведь – правда?.. Так давайте самовыражаться! Давайте самовыражаться!.. Например…»
И, совершенно не в силах найти ничего лучшего, он, балдея от счастья, в каком-то весёлом самоизумлении, громко, раздельно и радостно, почти срывающимся голосом, провозгласил самое распространённое русское ругательство.
(38) 21.7.85.
И что тут началось!.. Это не передать никакими словами. Это был последний, решающий толчок, прорыв, взрыв детонатора!.. Все прекрасно, полностью понимали, что чувствовал и переживал этот мальчик, что хотел он сказать – ибо сами переживали то же, то же самое, что и он! Что тут творилось! Все повскакали со своих мест, закричали и заговорили одновременно, в каком-то всеобщем экстазе! Кто-то провозглашал какие-то совершенно бредовые лозунги (кажется, в духе революции 1968 года); моя соседка с вырвавшимся, казалось, из самого её сердца изумлённым и ликующим воплем: «Я ВАС ВСЕХ ЛЮБЛЮ!!!» вскочила и стала всех обнимать и целовать (включая и мою грешную голову – и, о, я был счастлив, как я был счастлив!..); кто-то пытался исполнить какой-то гимн… Я выскочил на небольшое свободное пространство в углу комнаты и попытался произнести какую-то дикую импровизированную проповедь в духе не то христианского социализма Достоевского (или, скорее, его «Пушкинской речи»), не то христианского экзистенциализма Бердяева (или, может, Габриэля Марселя), не то речений Иешуа из «Мастера и Маргариты». С точки зрения обыденной логики – бред был полнейший; но все полностью, прекрасно понимали (и принимали!) друг друга, ведь все мы переживали одно и то же – чудо было всеобщим!..
Будто все перегородки, разделявшие нас, ещё два или три часа назад почти или совершенно незнакомых и чужих друг другу людей – вдруг рухнули и исчезли, растаяли, растворились! И мы были одним целым! И это было счастье!.. Да, именно это и было – одним, всеобщим счастьем, единым и неделимым! И как мы им упивались!..
Это было какое-то коллективное сумасшествие! Но это было сумасшествие любви – любви самой чистой, искренней и бескорыстной, какая только может быть!..
Какое чудо, какая сила вдруг сделала нас такими родными, близкими, любимыми и бесконечно нужными и необходимыми друг другу людьми?! Это казалось почти невозможным. Но это было так…
Стало бить «12». Схватили приготовленную толстую бутылку в серебряной фольге, оглушительно грохнули пробкой. И это будто поставило последнюю точку под случившимся. Мы были безудержно веселы уже и без этого напитка, и помимо него. Мы упивались общением друг с другом, и хохотали и дурачились как малые дети…
(39) 24.7.85.
Наконец, двое ребят должны уже были непременно уходить (кажется, им надо было возвращаться в общагу). И как искренне они были этим огорчены! И как это огорчило всех остальных! Это было для всех просто чем-то немыслимым, недопустимым – вот так вот просто взять и разойтись, после того, что здесь произошло! Но тут же сама собой возникла идея, мгновенно и горячо подхваченная хозяйкой и всеми остальными: завтра же (то есть, уже нынче вечером), непременно, во что бы то ни стало, всем, в том же составе, собраться здесь же! Так, ко всеобщему облегчению, и порешили.