В 1899-1902 гг. шла англо-бурская война, Россия (хоть и не очень активно) поддерживала южно-африканских буров. Нашлось немало русских добровольцев, отправившихся воевать за Трансвааль и Оранжевую республику. Среди них отправился сражаться за свободу буров и мой дед. Но до пункта назначения он не доплыл – по пути его скрутила тропическая лихорадка. Едва живого его оставили в каком-то африканском порту. Он очень долго болел, был на волосок от смерти. Страшно ослабевший от болезни, он с большим трудом, с немалыми приключениями и злоключениями, добрался до России… Рассказывая мне, совсем маленькому мальчишке, эту историю, дед вспоминал популярную тогда в России песню, так покорившую тогда его душу: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…»
Потом дед странствовал по всей России, преимущественно – по Волге, переменил множество мест жительства и видов работы. Участвовал в стачках. Во время разгона одной из демонстраций (кажется, в Царицыне) был ранен пулей в ногу (мне было года четыре, когда он показывал мне след от раны…). Рассказывал, как во время одного из еврейских погромов он, будучи тогда аптекарем, хитростью спас в своей аптеке от верной гибели худенького мальчишку-гимназиста, еврея (выкурил погромщиков нашатырным спиртом).
У деда были определённые наклонности к литературному творчеству. Писал стихи, прозу. Был знаком с Горьким. Рассказывал, как Горький как-то раз ругался из-за него с редактором одной из волжских газет (не то – в Нижнем Новгороде, не то – в Казани), что не хотел его печатать. Был одним из первых в России шоферов (сохранились права!). Одно время имел свою часовую мастерскую. В Царицыне перед 1-ой мировой войной был заведующим кондитерской фабрикой (или – магазином при фабрике, не помню…), где осенью 1914 года он взбунтовал своих работниц против войны – и снова ударился в бега. Друг Ворошилова (не помню фамилии) помог ему скрыться, снабдил документами и дал явки в Питере.
Дед говорил, что до революции он жил под тремя фамилиями, несколько раз менял паспорта. В Питере он примкнул, одно время, к баптистам, находившимся тогда в сильной конфронтации с властями и православной церковью, был активным проповедником (благовестником), с Библией в руках громил пороки тогдашнего общества, призывал к покаянию и новой, истинной жизни на евангельских началах.
После Октябрьской революции работал в ЧК, на Гороховой, очень хорошо знал Дзержинского, был одно время личным шофёром Ворошилова. Рассказывал, как несколько раз они едва ли не втроём выезжали на операции по поимке контрреволюционеров – настолько не хватало народу (да и бардак, рассказывал, везде царил неописуемый…). Дзержинскому доводилось самому в своей длинной шинели (иногда он её скидывал почти на бегу) носиться по петербургским (тогда уже петроградским) лестницам, чердакам и подвалам и стрелять из нагана и маузера всякую политическую и уголовную «контру». А когда дед распекал их (в духе баптизма) за недостаточное милосердие – они с Ворошиловым показывали ему кровавые следы от кандалов на своих руках и ногах. Деду было трудно на это возражать…
В 1919 году его расстреливали колчаковцы в Уржуме (был партизанским связным, но об этом белые не знали, только подозревали...). Как раз, только что, месяц или два, как родился мой отец. Не расстреляли. Смиловались. Увидели, как он молится – даже слезу смахнули… А вскоре пришли красные…
После Гражданской войны дед работал в Смольном (заведовал всеми часами), в Эрмитаже (в реставрационной мастерской), на «Русском дизеле»… Говорил, что он владел всеми специальностями по металлу, кроме ювелирного дела (да и в этом тоже разбирался). Изобретал и рационализировал – почти непрерывно, имел массу поощрений и наград. Но особенным мастером и виртуозом он был в часовом деле. Множество его часов, ещё дореволюционных, до сих пор хранятся у нас дома…
(3) 26.6.85.
Когда моя мать разродилась первенцем (то есть – мной), мой дед написал ей в роддом преогромное письмо (произведшее почти сенсацию во всей палате), в котором очень подробно, последовательно и аргументировано доказывал и убеждал, что его первый внук в честь нашего величайшего народного вождя и вождя всей мировой революции Великого Ленина должен быть непременно назван Владимиром. Слово свёкра тогда ещё что-то значило – и мать уступила, хотя это и не входило в её планы. До сих пор так и не знаю: видел ли мой дед Ленина. Он как-то об этом не рассказывал. А я не расспрашивал. Раньше я не умел придавать этому большого значения. Но в его архивах сохранились уникальнейшие материалы о Ленине, нигде больше не известные (например, о беседе Ленина с лидерами баптистов). О Ленине он говорил мало, но относился к нему с почти религиозным благоговением…