(2) 5.8.85.
Через несколько дней после происшедшего, я уничтожил все свои документы, начиная с паспорта и кончая детскими фотографиями – все бумаги, где было моё прежнее имя или мой прежний образ. Большой, тяжёлый свёрток, включая увесистый кусок железа, был брошен в воду канала Грибоедова у Спаса-на-Крови – прямо против испещрённых ног распятого Христа…
(3) 5.8.85.
КНИГА СЛОВА
После этого во мне как бы сломалась некая стена. И из меня пошла моя «Книга Слова». Её я писал (точнее – записывал) ровно 50 дней, непрерывно, каждый день…
(4) 5.8.85.
УХОД
В начале сентября 1976 года я ушёл из дома. Оставаться там было уже невозможно ни с какой стороны. Ночевал у друзей и знакомых. И – где только мог – продолжал писать «Книгу Слова»: в пустых аудиториях Университета, в читальных залах библиотек, на одиноких скамейках в холодеющих садах и скверах осеннего Ленинграда-Петербурга. В ней я выложился весь. Весь, кем я тогда был – кем я тогда стал…
Наконец, она была закончена, перепечатана на машинке – и, с грехом пополам, пошла по рукам. Но что было делать дальше?..
(5) 8.8.85.
Я хотел смерти. Хотя «смерть» – это слишком, слишком слабо сказано. Я хотел совершенного, совершенного небытия, полной нирваны. О какой подлинной смерти может идти речь – если уже есть прошлое? А я хотел такого небытия – в котором бы полностью, без всякого остатка и следа, растворялись навечно не только настоящее и будущее, но и прошлое.
Я устал так, как ещё не уставал до этого никогда в жизни. Ответственность, которую я на себя взял, и что отразилось в «Книге Слова», давила на меня с невыразимой силой. И я не знал, что с ней делать…
Я хотел, чтобы меня поскорее взяли и куда-нибудь посадили – хоть в тюрьму, хоть в сумасшедший дом. Скорее, конечно, думал, последнее. Но почему меня не берут?! Неужели, до меня и здесь нет никому никакого дела?!
26.6. – 8.8.1985.
4.5. – 1.8.2006.
Послесловие
20 лет спустя
1.
Моё повествование с очень кратким, фрагментарным и неполным изложением истории моей жизни до сентября 1976 года, запечатлённое синей шариковой ручкой на страницах двух больших тетрадей с изображением головы коня на обложке, так и оборвалось на этих словах: «…никому никакого дела?!».
История написания вышеприведённого текста вкратце такова. То, что у нас в СССР настало «время перемен», я с величайшей силой и ясностью почувствовал ещё в тот день, когда по государственному радио передали сообщение о смерти генсека Черненко. Это было, точно сейчас не помню, где-то в начале марта 1985 года. Я в то время уже лет пять, как отошёл не только от всякой общественной деятельности, но и вообще почти от всякого общения с людьми, пытаясь заниматься самообразованием и «духовной работой» над собой, пытаясь выработать свой Символ Веры и свою Программу, стараясь «духовно созреть» для нового «хождения в народ» с новой проповедью своего Слова. И пребывал я тогда в состоянии тяжелейшего духовного тупика. На меня уже от самых этих первых мартовских дней повеяло наступающей Перестройкой, и в душе стали просыпаться самые светлые надежды, и стали строиться самые фантастические планы духовного обновления страны и мира и моего активного участия в этом процессе.
Особым толчком к моему тогдашнему «социальному пробуждению» стала фраза Плеханова (со ссылкой на Маркса) о том, что отдельный человек, будучи существом общественным, может себя обрести только в общественной деятельности. Повеяло революцией… Да, человек может раскрыть себя – только раскрываясь другим, пережить открытие себя – только открываясь миру и открывая в себе мир. Стать собой, можно только жертвуя собой во имя других, этому и учит Традиция. И моё время пришло. Я тогда уже достаточно «созрел духовно» для того, чтобы это понять…
Где-то в начале лета 1985 года я прочёл публицистическую книгу Леонида Жуховицкого «Счастливыми не рождаются», где, в частности, рассказывалось о самодеятельном молодёжном клубе «ЭТО» (Эстетика, Творчество, Общение). И я всем нутром души почувствовал, что живая и подлинно творческая общественная работа в нашей стране и при нашем строе, всё-таки, возможна, не смотря на все ограничения, и что теперь такие инициативы будут всё более возможны и даже, наверное, поощряемы, им будут давать «зелёный свет». Я просто интуитивно почувствовал в этом МОЁ. Наступало «моё время»!.. И меня тронула задушевность тона Леонида Жуховицкого. И мне в то время было 33 года – возраст Иисуса Христа, как воскликнул когда-то Остап Бендер. И во мне родилась идея написать Жуховицкому письмо…