Дед с семьёй (моему отцу тогда было 5 лет) поселился в этом доме в 1924 году. Свободной жилплощади тогда в Питере хватало. И во всём обширном, почти пустующем, доме он выбрал небольшую (по нынешним понятиям) 2-комнатную квартиру на 3-ем этаже. С небольшой кухней, тёмную, без прихожей, и с туалетом в общем коридоре. И окна – не на Неву, с видом на Петропавловку, и не на роскошный Мраморный переулок, как у соседей, а – во двор. Зато двор был тихий. И сильные ветры с Невы залетали в него лишь краешком. И сторона была солнечная, почти южная, последний этаж. И прямо под окнами – крыша от бывшей оранжереи, на которую можно было запросто вылезать из окна большой комнаты – и загорать на ней летом (что вошло в моду лишь позже), и сушить бельё, и матрацы, и одеяла. А также – разводить в бесчисленных горшках, ящиках и кадках хоть сад, хоть огород, хоть цветник для души (что дед и делал всю жизнь; а потом, уже в зрелом возрасте – и я, до самого последнего своего дня в этом доме…). Будучи «мастером на все руки», дед быстро привёл это жильё в порядок. И прожила наша семья в этом доме целых 60 лет…
(7) 2.7.85.
МОЁ ПЕРВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Моё первое воспоминание. Меня вносят на руках в нашу большую комнату. Вижу всё как бы в полусвете. В комнате множество народу, всё – родственники или близкие друзья семьи; они образуют как бы круг, и в центре его – я. Все смотрят на меня – и радостно улыбаются. Бережно передают меня из рук в руки, от одного родственника – к другому, и я тихо плыву, плыву по этому кругу, как по волнам невидимой реки… Все меня любят, все мне рады, и все желают мне радости и счастья. И радостнее и счастливее всех – широко улыбающееся лицо деда…
(8) 2.7.85.
СЕМЬЯ РАЗРУШАЕТСЯ
Всё моё детство (да и вся последующая жизнь, вплоть до сегодняшнего дня) – это каждодневное наблюдение и переживание процесса непрерывного, неуклонного и, как бы, невольного (?) разрушения семьи, разрушения всех нормальных, естественных человеческих отношений. И – неукротимое, острое и всё возрастающее стремление обрести себя в новой – такой человеческой и природной целостности, которая могла бы по-настоящему заменить и возместить собой этот безнадёжно, безвозвратно и в великих муках умирающий старый быт.
Сначала наша семья была очень большой, почти патриархальной. И – открытой. Все двери в доме были почти всегда открыты, замки почти никогда не запирались. Великое множество людей – родственники, друзья дома, соседи – всё время запросто приходили к нам и так же запросто уходили. Во дворе играло множество детей, которые, и я в том числе, могли свободно заходить в открытые двери соседских квартир и даже иной раз получить там горячий оладыш с вареньем или вкусный кусок домашнего пирога. Выбегая на улицу – мы тоже не чувствовали себя там чужими: любой прохожий мог запросто послать в наш адрес дружественную реплику или сделать строгое замечание, по-свойски (не от нервического раздражения, как сейчас), но редко кто мимо наших проказ проходил совершенно равнодушным, как в скафандре – «не моё дело». И даже в трамваях скамейки тогда были устроены так, чтобы люди смотрели друг другу не в затылок, как сейчас, а – в лицо; и незнакомые люди запросто говорили друг с другом в транспорте на любые темы…
Сначала покинула дом, выйдя замуж, тётка, младшая сестра отца. Потом был вынужден уйти дед. И это было страшно, что он вдруг стал всем лишним и никому не нужным… Потом отделились бабка с другой тёткой. Последней ушла (окончательно ушла), несколько раз громко хлопнув дверью, вторично выйдя замуж, моя сестра (младшая и единственная). Остались родители – и я…
Родители (считай, уже пенсионеры) уже который год постоянно грозятся развестись, и чем дальше – тем больше, и со всё большем ожесточением. Хотя идти им, по моему разумению, друг от друга уже совершенно некуда.
А я – с детства, и всю жизнь, стремился, рвался и мечтал – уйти, убраться, убежать из дома, из семьи, из этой круговерти разложения. Где мне всё, с каждым годом, становилось всё более и более чужим и враждебным. И ни одна самая отчаянная попытка так и не увенчалась до сих пор окончательным успехом. И – не смотря на все уходы – я снова дома, я снова в семье. Хотя это – уже не дом, и не семья. Прежнего дома, прежней семьи – у меня уже давно, по существу, нет; а нового дома, новой семьи – у меня до сих пор нет. А я с детства, с самого раннего детства – мечтал о доме, мечтал о семье!..
(9) 3.7.85.
Я МЕЧТАЮ О СЕМЬЕ