(17) 9.7.85.
1-й ПОБЕГ
В середине ноября 1965-го года, учась тогда в 8-ом классе, в возрасте 14-и лет, я 1-й раз бежал из дома. Друг в самый последний момент оставил меня, пообещав присоединиться ко мне «потом». И я бежал один… Друг мне дал с собой портрет Ленина, вырезанный из газеты…
Бежал в один из самых глухих уголков Карельского перешейка, давно знакомый мне по летним разведывательным походам. И сразу же стал сказываться весь наивный утопизм моего проекта. Землянки, где я планировал обосноваться на зиму, я не нашёл (зимой местность выглядела совсем иначе…). Я остался под открытым небом. Верхней тёплой одежды у меня не было никакой, шапки и рукавиц – тоже. Ботинки, и штаны до самых колен, насквозь промокли – и уже не просыхали до самого конца моей эпопеи. Костёр от жуткой сырости отказывался гореть. Густыми, огромными хлопьями шёл мокрый снег, завывал холодный ветер…
На 2-ой день я нашёл средь огромного, заснеженного, насквозь продуваемого пустыря какую-то низкую, широкую и совсем дырявую будку (и это было достаточно далеко от ближайшего человеческого жилья). В углу, на цементном полу, попытался развести огонь – но он еле тлел, топливо было совершенно сырым. Наступила темнота. Непогода усиливалась. Одежда была насквозь сырой. Огонь мой потух – и больше уже гореть не хотел. Я попытался хоть ненадолго уснуть, лёг на грязный цементный пол, едва-едва прикрытый жиденьким и отсыревшим лапником – но меня тут же пронзило насквозь, до самых костей, ледяным, цепенящим холодом, и стало колотить – как из пулемёта. Тогда я, что есть силы, крепко-крепко, обхватил себя за плечи руками и сжал себя в плотный, тугой комок. Лёжа на спине, стал с силой, упрямо и ритмично, с дикой настойчивостью, бить в каменный пол согнутыми в коленях ногами. И запел «Вихри враждебные…»
На 3-й день я со всей очевидностью понял, что если я останусь далее в лесу – то мне будет просто не выжить. Дождавшись рассвета, я тронулся в обратный путь… Шёл густой снег…
Было уже совсем темно, когда я, утопая в снегу, вышел со своим тяжёлым рюкзаком к станции Дибуны и, после некоторых колебаний, постучался в дверь с надписью «Посторонним вход запрещён». И вошёл, шатаясь и едва не падая от усталости. Сидевшая за столом немолодая женщина в накинутом на плечи чёрном железнодорожном бушлате, увидев меня, тихо ахнула и всплеснула руками. «Ты это куда – в Финляндию собрался?!» – воскликнула она. Впрочем, она тут же вскочила с места, подтащила меня к жарко пылающей круглой печке, напоила крепким, горячим чаем из большой жестяной кружки – и уложила отдыхать на большой деревянной скамье, укрыв своей жёсткой чёрной шинелью. Я тут же отключился… Разбудил меня уже милиционер…
(18) 10.7.85.
2-ой ПОБЕГ
В середине мая следующего, 1966-го года я бежал снова. Друг мой снова сказал, что у него «не всё готово», и снова обещал примкнуть ко мне несколько позже, «недели через две». И я снова ушёл один…
Добрался до берега Ладожского озера южнее устья Вуоксы (Бурной). От холода я уже в этот раз почти не страдал (разве что по ночам) – зато чуть не сгорел. Погода стояла хорошая, продуктов у меня было полно, драться за жизнь, как в прошлый раз, не приходилось, спешить было тоже особенно, вроде бы, некуда. Я соорудил себе небольшое убежище. Пил вкусный и полезный берёзовый сок, варил питательную кашу из концентратов. Изучал окрестности. Я был – наконец-то – СВОБОДЕН… О чём я так давно, и так страстно, мечтал. И со всей закономерностью и неизбежностью, во весь рост, тотально, встал вопрос: «Ну, а дальше?.. Зачем всё это нужно?..».
В далёких канадских индейцев, которых я должен освобождать, я уже верил как-то мало – они были слишком, слишком далеко… Где-то должны быть мучающиеся, как и я, от одиночества и непонятости неведомые друзья-единомышленники – но разве в этом лесу их надо искать?..
Очень трудно передать то, что я тогда пережил и понял. На практике всё оказалось совсем иначе, чем в моих мечтах. Это было какое-то тотальное переживание своей неуместности, никчёмности, ненужности в данных, созданных мною, обстоятельствах. Природа была прекрасна – но я не мог с нею слиться в каком-то гармоническом единстве, о котором я читал, и о котором мечтал. Я был слишком от неё отличен – я был иным, я был больше, чем то, что меня окружало. У меня было какое-то своё – именно СВОЁ – особенное ПРИЗВАНИЕ… А здесь я этого слишком явно не находил. Я бежал за настоящей жизнью, а вышло – что убежал от жизни. Бежал ради людей – а убежал от людей. Было более, чем очевидно, – что совсем не здесь моё место. И внутренний голос с неоспоримой силой свидетельствовал, что моё настоящее место – там, откуда я бежал. И здесь не было ни страха, ни сожаления о совершённом поступке. Я совершенно не знал, что я буду делать и ради чего жить, когда вернусь. Но я уже знал, что это должно быть там, в городе, среди людей, – а не здесь, в лесу, на безлюдном, заросшем камышом, берегу…