Семёну становилось всё хуже. Но он не жаловался, стойко терпел, лишь изредка позволяя слабому стону истерзанного духа вырываться из груди. Отпала необходимость закрывать пластинкой удалённую во время операции кость, поскольку мужчина предчувствовал – недолго ему осталось упорно цепляться за жизнь. За жизнь в невыносимых условиях.
Служба социальной защиты ничем помогать не то чтобы не могла – не хотела.
Обращалась Вера Ивановна и в городской исполнительный комитет, и в санитарную службу с просьбой провести замеры шума.
Однажды вечером она с изумлением обнаружила, что в квартире стало непривычно тихо. Почти сразу у входной двери раздался настойчивый звонок – пришла санитарная служба делать замеры.
Не нужно иметь богатое воображение, чтобы понять, какие цифры показал прибор.
Потом последовали очередные письма Веры Ивановны о том, как были проведены замеры шумов и вибрации…
Потом последовали встречные советы оплатить дорогостоящую экспертизу и прочие ненужные рекомендации, кроме тех единственных, которые вели бы к реальному разрешению проблемы.
Вера Ивановна даже завела папку, в которую складывала всю переписку с вышестоящими инстанциями. Эту папку она хранит до сих пор, и нет смысла утомлять читателей всеми подробностями, в том числе, и нормами шумов, написанными без учёта восприимчивости каждого человека, посему не допустимы не только для инвалидов, но и для нормальных людей, в том числе и постановлениями многочисленных судов, для которых Вере Ивановне пришлось делать доверенность, оплачивая вызов нотариуса на дом…
В том числе, тем, как она тщетно добивалась хотя бы пандуса с кухонного балкона во двор, и как ей было отказано в этой мелочи, со ссылкой…впрочем, отговорки, единственными причинами которых являются нежелание что-то делать и неуважение к обратившимся гражданам, всегда наготове в огромном изобилии.
Раз в году Вера Ивановна могла «сдать» мужа в дом инвалидов. Что она и делала в один из зимних месяцев в надежде, что там он хотя бы немного отдохнёт.
А Семёну Евграфовичу становилось хуже и хуже. Вот он уже не встаёт с постели, не садится. Не слушается язык, начинают отказывать руки и ноги. К наполовину парализованному человеку в дом инвалидов нагло заявляется здоровый краснорожий верзила-специалист из отдела здравоохранения горисполкома, принуждая подписать отказ от претензий, начисто перечёркивающий все попытки Веры Ивановны добиться установки положенного оборудования в тепловом пункте или замены квартиры.
Знаешь ли ты, читатель, как нелегко провести обмен жилых помещений, тем более, что совестливая женщина не в состоянии своей честной рукой подсунуть кому-то кота в мешке, чтобы потом быть проклятой новыми жильцами «плохой» квартиры № 44?
Муж угасает. Уже не тихо, а в нечеловеческих судорогах хватаясь за каждый момент жизни. Не знает никто, только сама Вера Ивановна, насколько ему тяжело доживать последние несколько лет в адских муках.
И не к кому переехать, и не хотели они быть помехой никому. Добивались справедливости, как могли, от государства, провозгласившего себя государством социальной справедливости, тщетно пытаясь проникнуть в тайну, а для чего же всё-таки их отцы гибли в Великую Отечественную и имели полный иконостас орденов и медалей…
Остановить механизм бездушия общества Гомо Сапиенс оказалось не под силу двум его представителям. Этот механизм скрипит, визжит на всех перекрёстках и дорогах, регулярно обильно смазываемый человеческими слезами, головными болями, потом, кровью; наматывая на свои колёса потрёпанные нервы, вытянутые жилы, вставшие на дыбы мозги, опрокинутые судьбы, истрёпанные души, давит всех, оказавшихся на его пути. Но никак не остановится…
В протянутую руку что-то положили. Потом ещё и ещё. Потом добавили… Бумажки разлетались на холодном ветру. Вера Ивановна отрешённо глядела им вслед, не предпринимая попытки догнать их и поднять.
Кто-то бережно взял пожилую женщину под руку, куда-то повёл.
Сквозь слёзы, заливающие очки в треснутой оправе, Вера Ивановна не пыталась уж ничего разглядеть. Покорно отдавшись неведомому поводырю, с трудом переступала не гнувшимися ногами, в мужских широких сапогах на два размера больше, которые была вынуждена носить из-за опухающих ног.
Она очутилась на жёсткой скамейке в костёле, а незнакомый мужчина предлагал ей горячего чаю, вопросительно и участливо глядя в заплаканные глаза пожилой женщины.