Исповедь
Он очень любил оставаться в тишине, один на один со святыми ликами. Подолгу смотреть на них, зная заранее каждую деталь и лика, и одеяний, но всё равно возвращаться к каждой, чтобы понять все мысли святых. Это было неправильно, это могло быть расценено как гордыня, если бы кто-то проведал о его размышлениях, но он умел хранить тайны.
Недаром ему так доверяли на исповедях. Не просто так и он сам держался от повышений по службе, хотя были, чего уж таить, были шансы! К нему писали, но, не добиваясь успеха, вызывали к себе и даже снисходили – приезжали сами, уговаривали:
–Брат Конрад, ты должен следовать зову Святого Престола, твои навыки и знания пригодятся в столице.
–В столице обойдутся и без меня, а я позабочусь о душах моих прихожан, – ответ Конрада был неизменен.
–Святой Престол ждёт от тебя большего усердия! – пытались воззвать к нему, но и здесь он оставался неумолим:
–Я остаюсь слугой Престола, и от того, что я его слуга, а не интриган, я остаюсь здесь.
Откровенно обвинить в дезертирстве верного слугу Престола – брата Рудольфа Конрада, который действительно неотлучно был при своём приходе и имел безупречную репутацию, было неверным решением, да и сам Рудольф рассуждал правильно – в столице, даже в самих святилищах жил людской дух, а людской дух рождал интриги, и такому человеку как он, в интригах не было места. Это явно бы плохо кончилось, и гораздо удобнее было держать своего верного, но неуступчивого слугу в поле своей власти, но не приближать.
От него отставали на время, чтобы снова вернуться. Но Рудольф и не переживал на этот счёт – он знал, что если будет нужен Престолу, по-настоящему нужен, ради креста и святынь, а не ради междоусобицы, его призовут совсем по-иному и тогда он придёт.
А пока тишина, редкая тишина вечера, и лики святых. Рудольф всё пытался понять, что видит, что чувствует и что читает в этих взглядах. Иногда ему казалось, что он видит озарение, полное понимание мироустройства, а иной раз – растерянное умиление…
И об этом тоже не следовало никому знать, ведь это было хуже гордыни – это было размышление о людской сути святых. Но Конраду и не с кем было бы даже при желании поделиться мыслями.
–Святой отец! – тишина была недолгой. Как и всегда.
Рудольф покорно вынырнул из своих размышлений, обернулся к входу в святилище. У порога тряслась смутно знакомая женщина. Кажется, она появилась не так давно и держалась молчанием. Рудольф обратил на неё внимание во время первой же службы, увидел в глазах её скорбь и застарелую печаль, но не стал донимать вопросами. Он полагал, что каждый человек должен именно дойти в свой час до откровения.
–Добрый вечер, – поприветствовал Конрад. Он не торопился задавать вопросы – бледный и испуганный вид женщины говорили и без слов о том, что случилась беда, что нужна помощь, но какого рода помощь? Пусть расскажет сама.
–Святой отец! – она переместилась ближе, движения её были рваные, неуверенные, шаткие. – Вы знаете меня?..
–Если я не ошибаюсь, то вы входите в число моих прихожанок, – ответил Конрад, – вы жена Элиаса Ноа, верно?
Да, когда она оказалась ближе, Рудольф вспомнил её яснее. Вспомнил и её супруга – тихого, невзрачного Элиаса Ноа – мелкого городского торговца, он бывал в столице, пытался поднять там дело, но вскоре пришёл к выводу, что торговля в своём поселении будет выгоднее. Так и осел. Сказать что-либо о нём Конрад не мог, помнил одно – господин Ноа всегда делает пожертвования. Делал, правда, он это суетливо и неловко, словно бы стыдился…
–Да. Меня зовут Генриетта, – подтвердила женщина и стиснула свои руки, собираясь с мыслями. – Вы знаете – мы честно ходим на службы, честно вносим пожертвования и никогда не отличались ничем дурным. Вы знаете это, ведь правда?
–Мне такие факты неизвестны, – утверждать Рудольф Конрад не мог. Как служитель Святого Престола и слуга креста он хотел бы верить в порядочность всех и каждого, но как человек он прекрасно знал, что такое быть человеком, поддаваться чувствам и мыслям, подчиняться событиям и плетениям тёмных сил.
Но Генриетту такой ответ устроил.
–Помогите! – взывала она и нервно теребила пальцами свой плащ. Плащ безжалостно сминал её платье, но выйти без него из дома было невозможно – холодало. Впрочем, Рудольф заметил, что и платье, и плащ сидят небрежно, он не мог судить об этом наверняка, но даже ему казалось, что это так – Генриетта Ноа спешила настолько, что не позаботилась должным образом о своём внешнем виде.