Он знал, что должен дать ей время, но сейчас долг был важнее. Рудольф чувствовал, что подбирается к чему-то мрачному и зловещему.
–Да…она пришла. Пришла к нам домой. Такая же, как три года назад. В том же платье. Я упала в обморок, Элиас застыл. Она прошла мимо нас, легла. Она долго спала. Потом много и безобразно ела. И снова спала. Она не отвечала на вопросы.
Уместить все, что они пережили было сложно. Генриетту трясло. Она уже смирилась со смертью дочери, она жила с этой болью, и тут та вернулась. Она смотрела холодными чужими глазами, от неё тянуло болотным странным запахом, и она ела и спала, не говорила, не отвечала. Она ходила по их дому и держалась тёмных углов.
–Так…и когда это было? – Рудольф почувствовал прилив сил. Что-то происходило! Наконец-то происходило! И нужна была его сила, нужны были его знания, это был его долг!
–Год назад.
Генриетта охрипла.
–Год? – вот теперь возмущение прорвалось. Год, значит, в доме их творится чёрт знает что, а она…
«Спокойно, всему есть своё объяснение!» – Конрад научился управлять собой и успокоился.
Она поспешила объяснить:
–Элиас не хотел… он не отпустит её. Мы говорили, я пыталась ему объяснить. Он говорит, что неважно какая сила вернула нам Лили, но вернула ведь! Он не пускал меня к вам. Сегодня я сбежала. Видите?
Генриетта отдёрнула рукав плаща, демонстрируя надорванные рукава платья.
–Я вылезла в окно. Он запретил мне говорить вам. Сказал, что мы должны молиться владыке, молиться за то, что она с нами. А мы…
Генриетта зарыдала, сдаваясь своему горю. Конрад рывком поднялся с места, его глаза уже горели от предвкушения встречи с тьмой, а иначе и быть не могло, со смертью так цинично играть могут лишь злые силы.
Это был бой, которого так давно не было, по которому Рудольф Конрад уже соскучился. В предвкушении встречи он даже едва не забыл про несчастную Генриетту.
Он взглянул на неё – теперь она ему мешала. То, что пришла – хорошо, поделилась таким горем – ещё лучше, но то, что она оставалась теперь рыдать, ожидая решения, а не исчезла сама собой, было неудобством. Но он знал свой долг и потому позвал её:
–Генриетта, вы поступили правильно. То, что явилось в ваш дом уже не ваша дочь. Ваша дочь мертва. Вы помните её похороны?
Генриетта взвыла и сползла со скамьи. Рудольф вернул её обратно на скамью – он не любил, когда по намытому до блеска полу святилища ползали люди. Как будто полы намывали для этого! Они намывались для служений, для чистоты помыслов и святилища, а не для того, чтобы всякие скорбящие разбивали тут колени. По мнению Рудольфа, сама молитва на коленях и скорбное ползание на них – это было дурным тоном, на такие мысли его навело наблюдение за лицами святых. Он никак не мог представить, чтобы эти умиротворённые лики жаждали коленопреклонения как единственной формы проявления уважения к себе.
Рудольф Конрад вообще считал, что и молитва, и форма обращения в этой молитве, не может иметь общей формы, а должна идти от искреннего желания. Но он держал свои мысли при себе, и только в беспокойстве за пол можно было что-то углядеть…
–Она мертва, Генриетте! – Рудольф был беспощаден. Он знал, что надо сделать больно, чтобы отрезвить её чувства. Со всеми своими потерями он справлялся также. Беспощадность – сестра милосердия. – Помните? Помните как её хоронили? Как вы плакали, бросались на её гроб? То, что у вас дома – это не она. Вы должны бороться, ибо это есть проявление зла. Душа вашей дочери попала в сети злой силе, она в плену, понимаете?
Мать всегда остаётся матерью. Генриетта пришла в себя. В испуге взглянула на Рудольфа, спросила дрожащим голосом:
–В плену?
–Не может обрести покой, – Рудольф Конрад знал такие случаи. – Вы должны ей помочь вернуться к свету. Вам хватит силы на это?
Губы Генриетты дрогнули и растянулись в кривой усмешке. Конечно, за своего ребенка она порвёт. Она мать. Она вывернется, но сделает и слова Конрада почти как оскорбление.
–Ну хвала свету, – выдохнул Конрад. – Вам придётся отпустить её. Но ещё это придётся сделать вашему мужу. Идёмте, Генриетта! Времени не так много.
***
–Она моя дочь! – Элиас был безумен. Сначала он был напуган, когда увидел пропавшую Генриетту в обществе священника Рудольфа Конрада. Потом, когда понял, что Конрад знает их тайну, проникся ужасом, а теперь на смену ужасу пришло паническое безумство.