Раз за разом Он приходил в ночной лес, а она приходила к нему. В маленьком домике, затерянном во мгле, она сидела подле него. Она помнит тусклый свет лампы в полутьме, помнит его руки, мастерящие что – то на деревянном столе, помнит Его дыхание и биение крови в Его сосудах.
А затем Он пропал. А она все ждала и ждала. А она все искала и искала. Устремившись через лес – наружу, кричала, звала – под землей, над землей. Меняла маски одну за другой, затерявшись среди людей, но под маской той всегда скрывались ее глаза – её горящий, немигающий взор.
Она проникала везде и всюду, просачивалась через трещины, распуская щупальца – усики. Словно многоножка, цепляясь сотнями ножек, расстилалась по стенам, проползая, проникая, иссушая, питая.
Где же, где же, где же, где же, где же, где же, где же, где же…
Она – Женщина, что заставляет меня кричать.
Грань
Холодные воды озера обволакивают меня, кожа покрывается мурашками, но я упорно, пусть и медленно спускаюсь вниз – вглубь, в ледяную воду. А внизу – чернота. На мгновение нога ощущает опору, но стоит немного шевельнуться – и под ногами ничего кроме мягкого ила, в котором вязнут ступни, проваливаясь все больше и больше.
И на мгновение я хочу нырнуть туда, в эту черноту, позволив темной воде поглотить меня. И на мгновение мне хочется зарыться в этом иле, ощутив всем своим телом его холод и мягкость. Раствориться в этой воде, раствориться в этой земле. Смешаться с частичками тысяч существ, некогда обитавших тут, а сейчас затерявшихся в этом черном вязком илу.
И я, раскрываясь, прошу воду принять меня. Но погружаясь, я пугаюсь и всплываю наверх, а вода бережно держит меня на плаву. И я лежу на ней, на грани этой холодной тьмы и яркого света слепящего летнего солнца.
Черная вода – сама Бездна, держит меня, и так я могу смотреть вверх – на ясное небо, на яркое солнце, на остов мертвого дерева – белый, оголенный ветрами, тянущийся ввысь.
Платье в муравьях
Весь Мир распростерся на ЕЁ одеянии. Люди запутались в Её волосах.
Двуногие муравьишки все куда-то спешат – на работу, с работы, влюбиться, умереть, а Она единым движением руки, поправляя складки своего платья может смахнуть сотни – тысячи из них.
Я, пересекая Её бескрайний океан, знаю, что берега не будет. Стараясь удержаться на волнах, я не знаю какая из них снесет меня и бросит в темные воды, лишенные дна. Я мечтаю о Цели, но я даже не знаю куда Здесь можно прийти.
Так радуйтесь же, двуногие муравьи! Радуйтесь, что мы еще живы! Скинем мертвецов в воду и продолжим свой путь, ведущий вниз – в холодные пучины прямиком вслед за ними! А пока пляшите, кричите, пойте, пейте и упивайтесь! Качайтесь, катайтесь на волнах, оседлав потоки. Кто знает, что несет нас следующее мгновение!
Инструмент, что мечтал стать Богом
Впившись в твои губы, я пожираю тебя, пока ты пожираешь меня. Я, попадая в Тебя, трансформируется под стать новой для себя Системе, сохраняя отпечаток своего Истока. Ты, попадая в Меня, наполняешь меня Собою, наполняешь меня Собой, что было Мною, что было Тобою. И только в сцепке, в пожирании Другого, в пожирании Себя, в пожирании Себя в Другом, мы создаем нечто новое. В этом и есть тайна Пожирателя.
Пожиратель чувствует себя хищником, загоняющим глупые стада в свою ненасытную пасть. Но Пожиратель забывает, что он еще и Падальщик, перерабатывающий грязь.
Впитывай – вкусное, сочное, живое; пожирай – гниющее, слабое, увядающее, то, что не съест больше никто. Пожирая винтики, помни что ты и сам винтик, перерабатывай, перераспределяй.
Ты не Хозяин Потока, Поток бескраен, он лишь проходит через тебя. Не пытайся покорить то, что лишено границ, но стань проводником, что вместит в себя многое. Не покоряй Поток, но отдайся ему, и ты сам станешь Потоком.
Зов
И вот я снова тут – в маленькой деревянной избушке на краю селенья посреди темного леса. По одну сторону плещутся черные воды ледяного моря, отражая черноту ночного неба. По другую, растревоженный ветром шумит лес, серебрится под лунным светом.
Я стою на крыльце, внутри дома уют, тепло, люди, но я не спешу. Надо мной посреди темноты горит желтый фонарь, освещая ступени. А к нему, судорожно колошматясь о плафон, слетаются мотыльки.
Стоя на освещенном крыльце, я словно в оазисе посреди темноты первозданности. И я вглядываюсь в нее, а она взывает ко мне. И хватает меня, цепляет хваткими посеребренными ветками. Убаюкивает тихим шелестом…