Леона. Рыба- парусник. Ну, так что же?
Молодой человек. Представьте себе, что я бы проснулся однажды ночью и обнаружил это странное существо, плавающее вокруг моей постели?
Леона. В бассейне? В аквариуме?
Молодой человек. Нет, ни в бассейне, ни в аквариуме: а так само по себе.
Леона. Это невозможно.
Молодой человек. Представим, что возможно. Предположение о возможности этого пришло мне на ум, также, как и многие другие невозможные вещи запросто приходят в голову. Представьте себе, что я проснулся и обнаружил ее здесь, плавающую над моей кроватью, с фантастическим сиянием в ее вытаращенных глазах, и ее великолепные радужные плавники и хвост, производят звуки, как от рассекающихся волн, вокруг и над, и спереди и сзади, и прямо над головой, над моей кроватью.
Леона. О!
Молодой человек. Итак, представьте, что такая абсолютно невероятная вещь произошла.
Леона. Ну, хорошо. Представим, что это случилось. Что дальше?
Молодой человек. Что Вы думаете я бы сказал?
Леона. Сказал кому? Рыбе?
Молодой человек. Самому себе и рыбе?
Леона. Я сейчас свихнусь. Откуда я знаю, что может сказать человек в такой ситуации.
Молодой человек. Я скажу Вам, что я бы сказал: «Ну и ладно…»
Леона. Все, что ты бы сказал, это «Ну и ладно»?
Молодой человек. «Ну и ладно» — это все, что я бы сказал, перед тем, как повернуться на другой бок.
Леона. Что бы сказала я, так это, — «Убирайся к черту отсюда, ты, чудовище с вытаращенными глазами», вот что я бы сказала ей.
Монк. Леона, тебе бы успокоиться.
Леона. Но в чем смысл твоей истории?
Молодой человек. Ты не видишь смысла в моей истории?
Леона. Не-а.
Молодой человек. (Мальчику) Ты видишь смысл в моей истории? (Мальчик качает головой) Ну хорошо, может и я его не вижу.
Леона. Тогда зачем ты рассказываешь нам это?
Молодой человек. Что ты должен сохранить до тех пор, пока не будешь готов покинуть этот мир? То единственное, что ты не должен потерять?
Леона. Любовь?
Молодой человек смеется.
Мальчик. Интерес?
Молодой человек. Это ближе, намного ближе. Да, это почти то. Слово, которое мне приходит на ум- это удивление. Способность удивляться Я потерял способность удивляться, настолько потерял, что если я проснусь однажды ночью в своей комнате и увижу такую фантастическую рыбину, плавающую прямо над моей головой, то и это не удивит меня по-настоящему.
Леона. То есть, ты бы подумал, что тебе все это снится?
Молодой человек. О, нет. Я бы понимал, что не сплю. Но не удивился бы по- настоящему. (Он подымается и направляется к месту «исповедальни», свет концентрируется на нем) Есть какая-то непристойность, убийственная непристойность в чувствах большинства гомосексуалистов. Ощущения глубокие, мощные, грубые и характер их неизменен. Любовный акт, как инъекция шприцом, к которой они пристрастились, но которая уводит их все дальше и дальше от чувства интереса и удивления. Эта возможность разнообразия и неожиданности в их- «любовной жизни» — (Он горько улыбается) — как то странно отражается на других сторонах… «чувственности». (Он улыбается опять) Да, когда-то, довольно уже давно, я бывал поражен ощущением, что я живой, тем, что я — это я, что я живу! Дар небес, во плоти, да, по какой-то таинственной причине, единственное, неповторимое, захватывающее ощущение того, что я существую: живу! — И когда бы я не чувствовал это- этот удар — это чувство — чего? — самоосуществления? — всякий раз я был ошеломлен, я был поражен этим. И существованием всего, что существует, я был поражен как молнией… Это более, чем поражало меня, это приводило меня в панику, внезапное чувство — я думаю, что это было похоже на эпилептический удар, разве что я не падал на землю в конвульсиях; нет скорее я пытался затеряться в толпе на улице, пока припадок закончится. Это были страшные приступы. Однажды, я забрался в горы и разбил свой автомобиль о дерево, и я не уверен, что не желал это сделать… В лесу, иногда, ты видишь гигантское дерево, ему несколько сот лет, оно многое повидало, оно побито молнией и все равно упрямо живет и наращивает кору. Мне интересно, если бы такое дерево получило такой же урок, как и я — ничему не удивляться, стало бы оно жить двести, триста лет дальше? Этот мальчик, которого я подобрал этой ночью, ребенок из кукурузной страны, все еще имеет способность удивляться тому, что видит, слышит и чувствует в этом земном мире. Всю дорогу, что мы ехали по Каньону к моему дому, он твердил — «Я не верю, я не верю, что я доехал до Тихого океана, величайшего океана в мире!» так, как будто ни Магеллан, ни Бильбао, ни даже индейцы никогда не видели этого прежде… И это волнение напомнило мне о моей потере способности сказать «О. боже!» вместо «Ну и ладно.» Я задал все вопросы, прокричал их глухим небесам, пока не охрип и не посинел, но не получил ответа, даже намека, вообще никакого, понимаешь ли, но солнце встает каждое утро, и садится ночью, и галактики передвигаются по ночному небу, как хористы по сцене, механические хористы: один, второй, третий, бум-с, один, два, три, бум-с… Повторяй любой вопрос сколько хочешь, но чего ты добьешься, что получишь в ответ? — Большой раздробленный камень в пустыне, монументальный символ истощенной страсти и путанице в тебе, глупый каменный парализованный Сфинкс, который не знает ответов, также как и ты, но при этом ведет себя, как оракул на все времена, ожидающий своим животом услышать некие знаки вселенского разума, и если бы он проснулся однажды ночью на краю пустыни и увидел бы эту фантастическую рыбину, плывущую над его головой — знаете, что бы он сказал? Он бы сказал: «Ну и ладно» — и опять отправился бы спать следующие пять тысяч лет.