Ведьма слушает в мрачности. Она слышит и змеиный шёпот и едкие колкие фразы об «одноглазых уродцах», слышит смешки и крик:
–Уродина!
Только слышит она его в уме одной Элеоноры.
Ведьма знает, что ни Альмина, ни король, ни придворные никогда не придавали этому увечью такое же значение, как Элеонора. Просто потому что некоторые боялись, другие считали неважным (в конце концов, разум и правый глаз сохранён), а иные знали историю, в которой были и слепые короли, что прослыли мудрецами и добродетелью были увиты; и безумцы, насквозь зрячие, а всё же ненавистные народу.
И единственное, в чём можно упрекнуть бы Альмину, это в нежелании учиться и в отсутствии усердия. Ну ещё, пожалуй, в разбалованности и в излишней мечтательности. Но первое не в новинку, второе исправляется, третье выбивается опытом, а четвертое проходит само с годами, когда фантазии и мечты теряют нежный розовый цвет.
А так ведьма видит, что Альмина бывает добра, и даже одинока. В ней есть ум, только он ещё спит, не нужны ей тяжёлые упражнения рассудка, ни к чему и напрягаться!
–Исправь это! можно всё исправить, и ты исправь. Моя дочь не должна быть уродиной, – Элеонора кладёт кошель с золотом около руки ведьмы.
––Моя королева, события наших жизней складываются так как должны сложиться… – повторяет ведьма, зная, что Элеонора уже всё решила.
–Исправь! – шипит королева-мать.
Ведьма кивает:
–Покоряюсь, моя королева.
***
Воздух чист и прозрачен. Гармония зарождающейся жизни и жизни уже существующий, расцвет настоящей свободы и зарождение какого-то стремительного чувства во всём воздухе: пробуждается! Пробуждается!
Королевский сад еще не радует взор распустившимися клумбами роз и аллеями цветущих деревьев, но уже наливаются упругие листочки, чтобы вскоре явить во всей яркости и красоту, силу, и жизнь.
По дорожке скачет переодетая в мальчика принцесса Альмина. В её руках невесомая шпага, затупленная и выкованная для её игрищ. Сейчас этой шпагой Альмина должна поразить в самое сердце Зеркального Рыцаря и от того скачет особенно яростно и дико для принцессы.
Леди Розамунд поджимает губы: не поведение для принцессы! Что Элеонора ей позволяет?!
Налетает ветерок, лишь на одно мгновение напоминает о себе и мчится, игривый, лихой, свободный…
Леди Розамунд отвлекается лишь на мгновение, но его хватает. Мгновение и страшный глухой вскрик, мгновенно угасающий в гармонии зарождающейся весны, вырывает её обратно.
Принцесса Альмина вздрагивает ещё пару раз – вздрагивает тихо и без слёз, без плача и мольбы, просто тихо и с удивлением вздрагивает, пока леди Розамунд, заголосив, бежит к ней, путаясь в своих юбках, пока берёт её мирное, успокоившееся залитое кровью лицо в свои руки, пока сама не осознает произошедшего.
Шпага каким-то образом прошла дальше, чем следовало. Попав в глаз, она задела сосуды и это вызвало кровоизлияние, которое никак нельзя было остановить…– всё это расскажут вмиг постаревшей от горя Элеоноре и всё это она выслушает с абсолютно мёртвым лицом, не понимая даже, кто и что ей говорит.
Она вообще ничего не будет понимать – «тронулась умом от горя» – объяснят в народе. И бравый уличный поэт напишет:
–Она сошла с ума от горя,
И слёзы её нам как знамя.
Она их выплакала целое море,
И каждая слеза осталась с нами…»
Толпа прочтёт да позабудет. А Элеонора так и не осознает этих строк, и прощаний, и молитв своих духовников, и рук Стефаники, что придёт утешать любимую мать. она не осознает ничего, и не поймёт больше ни вкуса, ни жажды, ни слова. Только одно будет отчаянно пульсировать в её сознании, светить ей до самой смерти кровавым ослеплением, но и произнести она этого не сможет, не спросит – позабудет и речь, и гнев, и чувства.
И даже значение этого пульсирующего неотпускающего слова из сознания: «Исправлено». Только в минуты редкого просветления будет веять чем-то тёплым и ароматным, не то гвоздикой потянет ей, не то корицей…
Конец