– Кто она, Ричард?
– Она из Бакерстауна, учится в том же колледже, что и я, но мы были не здесь, Андреа, я не мог бы так поступить с тобой!
– Ты с ней встречаешься каждый раз, когда я занята? Или в колледже есть еще девочки, Ричард? Сколько у тебя еще девочек?
– Они не значат…
Он принялся отвечать, но внезапно я поняла, что это не важно. Какая разница, сколько их? Он крутил с другими, хотя он должен был быть только моим – ведь, подумать только, мы уже были почти помолвлены. Я любила его, а он говорил, что любит меня, но он обманывал! Раскрылась пропасть, и в нее хлынула боль, заполняя все пространство, проливаясь в слезах…
Когда я открыла глаза, то была вся заполнена острым чувством потери, и я не сразу поняла, что это во сне. Я не видела Ричарда больше двадцати лет, – все эти годы я встречалась с ним только во сне, когда чувствовала себя беспомощной. Старая, старая история, но она все еще волновала меня.
«Должно быть, я задремала, ожидая Келли, – подумала я еще в полусне, – но что-то оторвало меня от моих сновидений». Лягушачий хор давно уже окончил свое ночное представление, и спокойная безмятежность нашей улицы была прервана звуком, похожим на извержение вулкана. Мое сознание постепенно возвращалось в настоящее. Не вулкан, не бомба, а просто грузовик, рычащий, вопящий и визжащий, останавливался перед нашим домом.
Вернувшись в реальное время и пространство, я села и уставилась на часы. Светящиеся голубые цифры показывали 1:32 ночи. Келли, наконец, вернулась, и только на час позже своего «комендантского времени» – 12:30.
В такие минуты я очень хорошо начинала понимать свою маму. Она считала, что плохо воспитала меня. «Что посеешь сегодня, вырастет завтра», – ее версия, я думаю, поговорки «что посеешь, то и пожнешь», но неважно, какими словами она пользовалась: ведь в ее словах «все вернется на круги своя» была скрытая угроза.
В Оуквиле, заводском городке, где я выросла, на грохот грузовика в полвторого ночи никто бы и бровью не повел, но это был не Оуквиль. В этом мирном приморском городке штата Массачусетс близ Плимута, на спокойной жилой улице вроде нашей, грузовик поздней ночью вызывает волнение. В такое время ночи, когда самые тихие звуки кажутся во сто раз громче, этот проклятый грузовик звучал, как грузовой поезд, который сошел с рельс и врезался в стену.
Я села на кровати, страстно желая, чтобы выключили двигатель, но, конечно, было уже поздно. Мозес, наша трусливая собачка, которая своим лаем способна разбудить мертвого, уже начала сходить с ума на заднем дворе.
Что за идиот! Сидеть с включенным двигателем, грохочущим, как раскаты грома, чтобы громко разговаривать! Сочетание лающей собаки с рычащим грузовиком, как я заметила, несколько потревожило Стюарта, потому что он заворочался в кровати. Он уже говорил с Келли о грузовике, каждый раз, когда люди жаловались. Черт побери! В этот раз кто-нибудь наверняка вызовет полицию! «Пожалуйста, пожалуйста, выключи свой дурацкий двигатель», – беззвучно умоляла я. Я уже почти слышала, как миссис Свенсон, наша ближайшая соседка, придет ко мне утром на беседу.
– Итак, миссис, ваша девочка опять вернулась очень поздно, я думаю? Эта машина разбудила нас, Когда она приехала, а мой муж, мистер Свенсон, долго потом не мог заснуть!
Мистер Свенсон не мог заснуть. Господи! Да он глух, как пень! Но даже надоедливая миссис Свенсон имеет право спокойно спать ночью.
Она была старшей в школе, моя дочка, наказание мое. Я помню, что моя мама жаловалась, как тяжело растить дочек-подростков, но, наверное, я не доставляла столько хлопот своим родителям. Начать с того, что у меня не было такой свободы, как у нее.
Келли была неплохим ребенком, но она часто впутывалась в неприятные истории. Я никогда точно не знала, была ли очередная история случайностью из-за того, что Келли оказалась «в неудачное время в неудачном месте», или же Келли специально искала неприятностей. Она нарушала все правила, мудро не переступая моего порога терпения, а затем начиная все заново. Она не была упрямой, не дулась, – она просто делала что хочет и ждала, как я буду реагировать. Умная стратегия – никогда не предупреждать меня, что будет дальше, чтобы я всегда оказывалась на один шаг позади. Сияющая улыбка была ее ответом на любое требование, а свои мысли она держала при себе. Мы никогда не ссорились, даже редко спорили, но каждый раз я чувствовала себя побежденной.
Теперь этот мальчик. Его звала Карл Крисни. Это был ее первый друг на собственных колесах, что, без сомнения, делало его героем в ее глазах и было причиной зависти всех подруг. Мы видели его несколько раз, когда он забирал или подвозил дочку, но он никогда не заходил в дом подождать или хотя бы поздороваться. Может быть, это звучит старомодно, но, как я выяснила, родители семнадцатилетних дочек очень быстро делаются старомодными. Стюарту к тому же не нравилось, что он носит серьгу в ухе и ленту в волосах. Я не возражала против этого, многие парни так ходят, но за то короткое время, что я его видела, мне показалось, что он выглядит старше, чем другие мальчики, с которыми общалась Келли.
Во всяком случае, было бы неплохо, если бы он не ездил на этом дурацком грузовике. Это была красивая машина, – сияющая, черная как смоль, с высокой кабиной, гордо возвышающейся над слишком большими колесами. Безусловно, это был предмет гордости и большое удовольствие для парня, но меня это нервировало. Когда Келли долго не было, мое воображение судорожно работало; я представляла их едущими с большой скоростью и врезающимися в стену или в переход.
Ее отец считал, что я слишком беспокоюсь и опекаю ее, и, возможно, он был прав. Обычно они проводили время у ее подруги Сью, или ехали в кино, или шли в «Мак-Дональдс» перекусить, или ездили за город в пределах пяти миль.
«Ничто не беспокоит Стюарта», – думала я, слушая, как он спокойно храпит, невзирая на шум. Возможно, единственный человек во всем городке, который все еще спит.
Я мысленно репетировала свою надоевшую старую лекцию о шуме в поздний час, когда, как выстрел из винтовки, дверца захлопнулась, и грузовик, издавая рычание, от которого задрожали стекла, уехал, возможно, оставив на мостовой часть резины с колес.
В последовавшей звенящей тишине я услышала, как Келли бежит по дороге к дому, затем я различила сдавленные рыдания, когда она пробегала мимо окон моей спальни. Когда она возилась с ключом, сдержанные всхлипывания сменились плачем, затем дверь за ней захлопнулась. Я села в кровати, ожидая и напряженно вслушиваясь, но Келли не поднималась по лестнице. Тишина громко звенела в моих ушах.
Слабый ветер пошевелил тонкие занавески на окнах спальни, принеся в комнату запах жимолости. Теперь, когда грузовик уехал и лесные серенады прекратились, наступила мирная летняя ночь, и я ничего не хотела, кроме как свернуться калачиком рядом со Стюартом и снова заснуть. Вместо этого, тяжело вздыхая, я села на край кровати, протирая глаза, чтобы изгнать остатки сна, и пошарила ногами в темноте в поисках тапок. Моя дочь нуждается в помощи, и я должна помочь ей!
Я взяла со стула легкий летний халат и, с завистью бросив взгляд на Стюарта, тихо вышла из комнаты, двигаясь по лестнице и готовясь к любым неожиданностям.
«Прошу тебя, Боже, – молилась я, – не посылай мне большой проблемы! Мелкой неприятности вроде того, что он улыбнулся другой девушке, вполне достаточно. Уже поздно, и я устала!»
Келли, скорчившись, лежала на ступеньках, рыдая в ковер, и я, сев рядом, обняла ее за плечи. Она взглянула на меня, повернулась, уткнулась лицом в мое плечо и отчаянно заплакала. Я не прерывала ее. Прошло несколько бесконечных минут, и она успокоилась.