Увидев это, каждый стал применять тот способ спасения, какой счел наилучшим в минуту бедствия.
Бо́льшая часть судов флотилии, зашедших дальше в глубь пролива, последовала за генералом. Там убрали паруса и, оставшись среди льдов, переждали бурю. Но тем, которые пошли к открытому морю, пришлось дольше выдерживать жесточайший шторм.
26 июля во время шторма шел такой густой снег при холодном резком ветре, что мы почти не видели друг друга и с трудом открывали глаза, крепя тросы и паруса. На крышках люков толщина снежного слоя превысила полфута. Наши несчастные моряки так промокли, что даже у тех, кто пять-шесть раз сменил одежду, не осталось сухой нитки на спине. От сырости, холода и чрезмерного перенапряжения сил среди льдов немало матросов флотилии заболело. Многие моряки совсем пали духом, ибо ничего подобного им ранее не доводилось испытывать, и все решили, что там, где даже лето столь сурово, зима неизбежно будет лютой.
Генерал, невзирая на сильный шторм, не изменил принятого решения и пытался любой ценой дойти до той гавани, где он побывал в прошлом году. Обнаруживая разводья, он быстро проскальзывал по ним и так отважно шел впереди, побуждая другие суда флотилии следовать его примеру, что после неописуемых трудов и опасностей мы в конце концов пробились сквозь льды. 31 июля генерал после многих неудачных попыток, когда нас не раз оттесняло льдами, наконец вошел в гавань и поставил судно на якорь в проливе Графини Уорик. Однако при входе в пролив (как раз когда генерал счел, что все опасности уже позади) он встретил огромный ледяной остров, который нанес «Эйду» такой удар, что лапой якоря пробило под водой борт судна в носовой части. Пробоина была так велика, что только ценой громадных усилий удалось спасти судно от потопления.
Пока моряки приводили в порядок и ремонтировали суда, рудокопы занялись своим делом — добычей заданного количества руды.
17 августа капитаны со своими командами охотились и убили большого белого медведя, который сам набрел на них и с яростью напал на 20 вооруженных людей. Мясо убитого зверя в течение многих дней было для них лакомым блюдом.
В середине месяца генерал с двумя судами и множеством матросов отправился в пролив Бир, рассчитывая встретить или захватить людоедов. Последние время от времени там появлялись, как будто давая понять, что хотят встретиться с нашими людьми, немалое число которых работало тогда, добывая руду. Но, увидев, что приближаются наши суда, дикари совсем исчезли из виду.
30 августа каменщики построили на острове Графини Уорик дом из извести и камня, чтобы на следующий год выяснить, не будет ли он завален снегом, разрушен морозами или растащен местными дикарями. А для того, чтобы эти грубые, невоспитанные люди стали учтивее к нашему возвращению, мы оставили в доме ряд безделушек, вроде колокольчиков и ножей (которыми они особенно восхищались), а также свинцовые фигурки мужчин и женщин, статуэтки всадников, зеркала, свистки и трубки. В доме была выложена печь и оставлен испеченный в ней хлеб, чтобы туземцы могли его увидеть и отведать.
Мы закопали в землю лес для форта, который намеревались построить, а также много бочек с горохом, мукой, зерном и другой провизией, заготовленной для тех, кто раньше собирался остаться здесь на зимовку. Позднее от этого намерения пришлось отказаться из-за потери части строевого леса, затонувшего с барком «Деннис». Вместо всего этого мы наполнили суда рудой, которую считали более ценным грузом.
Получив приказ трогаться в обратный путь, в последний день августа вся флотилия вышла из пролива Графини Уорик, за исключением судов «Джудит» и «Анн Франсез», оставшихся, чтобы запастись пресной водой, и двух барков, «Майкл» и «Габриэл», задержавшихся вместе с «Буссом» из Бриджуотера для погрузки руды.
1 сентября я отправился на своей пинассе в пролив Бир, чтобы забрать на борт людей, оставленных на берегу. Но ветер после нашей высадки внезапно так усилился, что суда в море оказались в большой опасности, и мы боялись, что они вообще погибнут. Суда не смогли бы долго выдержать, находясь между громадными скалами с одного борта и дрейфующими ледяными островами с острыми краями с другого, а нашим малым пинассам не удалось бы их спасти.
Генерал приказал мне вместе с командой перейти на «Бусс», а сам взял на себя команду обоими барками, куда перевел всех остальных людей. На следующее утро шторм усилился, море разбушевалось и флотилия исчезла из виду. Это вселило в нас еще большую тревогу, так как «Бусс», наиболее тяжело груженное судно, держался так далеко к подветренной стороне от устья гавани, что мы не могли поднять паруса и выйти в море, опасаясь сесть на камни.