В час сорвало руль и мы не видели, куда его унесло. Так судно продолжало бить до трех часов, а затем вода дошла до верхней палубы, и вскоре оно начало погружаться. Вместе с ним ушла под воду большая часть наших постельных принадлежностей и одежды, а также сундук врача. Команда стояла на берегу и наблюдала за этой страшной картиной, полумертвая от холода и тоски. Мы смотрели друг на друга, и сердца наши были преисполнены глубокой скорби. Надвигалась ночная тьма, и, распорядившись подать к судну лодку, я приказал моим дорогим друзьям сесть в нее. Но они проявили свою преданную любовь, не соглашаясь расстаться со мной, пока я не заверил их, что сойду на берег вместе со всеми. Так, я последним покинул судно.
В лодке оказалось 17 измученных людей, попавших из огня да в полымя. Начался отлив, в воде образовалось очень густое сало, и мы опасались, что нас унесет в море. Поэтому за каждое из четырех весел взялись по два гребца, а еще четверо сидели наготове с веслами. Так, с божьей помощью мы добрались до берега и вытащили лодку. Очутившись на твердой земле, мы от всей души приветствовали встречавших нас товарищей, но ни они нас, ни мы их не могли признать ни по одежде, ни по голосу, ибо у нас все обледенело — лицо, волосы и одежда.
Вытащив лодку на берег, мы в полной темноте направились к дому, где развели сильный огонь. Тепло, хлеб и вода помогли нам понемногу прийти в себя, и мы начали совещаться по поводу дальнейшей судьбы судна. Я просил всех откровенно высказать свои соображения. Плотник особенно настаивал на том, что, раз судно пущено ко дну, нам никогда уже больше на нем не плавать. Он утверждал, что раз корабль так сильно бился о грунт, то все пазы и швы, несомненно, разошлись. Поблизости нигде нет ни речки, ни бухты, где можно было бы поставить его на дно. Поэтому плотник просто не представлял себе, как мы сможем отремонтировать судно. Более того, потерян руль и нет железной оси, чтобы подвесить другой. Некоторые утверждали, что, посадив судно так высоко на мель, мы не сможем его снять. Другие опасались, что раз корабль находится на пути приливов, то под ударами льда от него останутся одни обломки. Мало того, мы не могли теперь из-подо льда достать два ушедших туда якоря, и когда лед вскроется (к весне он достигнет очень большой толщины), он разнесет их на куски. Следовательно, если даже мы снимем судно с отмели и оно сможет держаться на плаву, мы все равно не доберемся до родины без якорей.
Я по возможности подбадривал людей, обращаясь к ним примерно с такими речами: «Мои помощники и верные спутники, не поддавайтесь отчаянию и не позволяйте бедствиям сломить вас, а будем уповать на господа, и да исполнится воля его! Если нам суждено окончить наши дни в этих краях, мы будем столь же близки к небесам, как и в Англии. Но мне кажется, что не утеряна еще надежда возвратиться на родину и представляются довольно надежные способы, которые позволят это осуществить. Допустим даже, что судно затонет (от чего сохрани нас боже, я же надеюсь на лучшее), удавалось же нашим соотечественникам и морякам других стран, попав в такое же тяжкое положение, построить из обломков затонувшего судна пинассы и добраться на них к своим близким. Вы возразите мне, что это случалось в странах с более мягким климатом, но никакой климат не может быть препятствием для смельчаков».
Все обещали мне работать, не щадя своих сил, и выполнять любые мои приказания, даже рискуя жизнью. Я горячо поблагодарил всю команду, а плотнику, который сам вызвался построить пинассу, пообещал дать немедленно в награду столового серебра на 10 фунтов стерлингов, а если мы благополучно доберемся на ней до Англии, то подарить ему это судно и выплатить сверх положенного жалованья 50 фунтов. Посулил я также наградить всех, кто проявит старание и усердие в работе. Мы порешили, что построим корпус новой пинассы из леса, который найдем на острове, а если убедимся весной в непригодности судна, разберем его и сделаем обшивку пинассы из снятых досок. Посовещавшись, мы расположились на эту ночь поближе к огню и отдыхали до рассвета.