Мы предложили эскимосу пирог, в ответ на что он всячески изъявлял свою благодарность. По-моему, ни один народ не говорит так быстро. По произношению язык эскимосов напоминает баскский: говорят они, почти не раскрывая рта, и все же дикция у них отчетливая. Эскимосу дали также кусок хлеба, который он ловко запрятал за пазуху, притворяясь, что жует. Мы не показали вида, что заметили это, но поняли: гость боится, как бы его не отравили. Тогда мы откусили кусочек от другого ломтя и протянули его эскимосу. Теперь он съел хлеб. Когда же мы забыли пригубить вино из протянутого ему стакана, гость тоже вылил его себе за пазуху. Нам пришлось потом отпивать и откусывать от всего, чем его угощали. Звон серебряной вилки так понравился гостю, что он быстрехонько отправил ее туда же, куда спрятал пирог и хлеб. Когда я вернулся с ним на льдину, где находились его товарищи, они все столпились вокруг меня, издавая крики и подпрыгивая. Я сделал туземцам несколько подарков, а они, несмотря на мои возражения, настаивали на том, чтобы разоблачиться и отдать мне свою одежду. Мне же захотелось узнать, неужели они действительно не чувствительны к холоду.
Прием, оказанный нами их товарищу, побудил эскимосов послать еще двух человек на борт. Их встретили там так же радушно, как и первого гостя. Эскимосы разделись догола, и я заметил, что они стыдились, если кто-нибудь смотрел на них. Мы подарили им короткие штаны, причем не заметили никаких признаков того, что они страдают от холода. А ведь им предстояло пройти три мили до островов Дигс. Один из эскимосов, уходя, предложил мне кусок сырого мяса морской птицы, который я съел в его присутствии. Он издал крик радости и в свою очередь стал обсасывать сырое бычачье сердце, которым мы его угостили.
После полудня на льдину, где мы охотились, пришли еще двое эскимосов. Они также меняли свою одежду на ножи, ножницы, иголки, колокольчики, медные монеты, игральные карты, старые ноты. Все, что бы мы ни предлагали, казалось им весьма ценным. Поскольку эти люди ни с кем торг не вели, они не захватили с собой пушнины, но в этих краях наверняка имеются лучшие в мире меха.
Хотя мы находились уже у входа в Гудзонов залив, войти в него нам не удавалось. Весь лед, сосредоточившийся в этом огромном бассейне, устремился теперь в пролив. Течение приносило все новые ледяные горы, и мы вынуждены были отклоняться от курса. Из-за этого «Пеликан» отнесло течением более чем на восемь лиг назад в пролив. 25 августа, поставив все паруса, мы пошли через льды, ибо значительно отстали от трех других кораблей, которые к тому времени были уже у конца пролива, и теперь спешили их догнать.
Вдруг на «Профоне» заметили, что к ним приближаются три корабля. Командир «Профона» Дюг сначала принял эти суда за корабли нашей эскадры. Они приближались медленно, вместе с течением. И вдруг, к своему изумлению, Дюг увидел совершенно неожиданное зрелище. На них надвигались три английских корабля с 56-, 36- и 32-дюймовыми пушками. Дюг немедленно отвел корабль от льдины и, невзирая на опасность, помчался к ледяному полю, предпочитая такой поступок сдаче. Ведь на его корабле были весь провиант и боеприпасы для экспедиции к Форт-Нельсону. Англичане начали его преследовать. Сериньи и Шартрье на кораблях «Весп» и «Пальмье» хотели пойти на помощь Дюгу, но прочно застряли во льду. «Профон» тоже застрял вблизи от английских кораблей «Деринг» и «Гудзонс-Бей». 26 августа около девяти часов утра начался морской бой. Дюг атаковал англичан; они осыпали его корабль ядрами, рвавшими оснастку на куски, ибо на «Профоне» бой могли вести всего две пушки, установленные у задней стенки помещения для орудий.