На пороховом погребе, находившемся в отдалении от склада, крыши не было, а водонепроницаемая ткань превратилась в лохмотья. Но сам порох был абсолютно сухим благодаря тому, что хранился в запатентованных ящиках. Мы взяли из погреба такое количество пороха, которое, по нашим соображениям, могло нам потребоваться. Затем, учитывая совет сэра Эдуарда Парри, который казался нам правильным, уничтожили оставшийся порох, чтобы предотвратить жертвы на случай, если эскимосы придут сюда после нас. На этом закончилось наше вторичное снаряжение. Подобно Робинзону Крузо, мы запаслись всем, что могло нам пригодиться из груза погибшего судна.
Два дня было почти совсем тихо, но в восемь часов вечера с севера внезапно подул свежий бриз и начал взламывать лед в нашей гавани. Поэтому мы подняли и закрепили лодки и, выведя судно из льдов, пошли под парусами к мысу Гарри.
К сожалению, никакими словами не опишешь окружавший нас ландшафт, что же касается карандаша, то он тоже не в состоянии воспроизвести движение и шум. У тех, кто не видел северный океан зимой, вернее, не видел его в зимний шторм, слово «лед» ассоциируется лишь с воспоминаниями о замерзшем озере или канале. Но это не дает ни малейшего представления о том, что приходится пережить и перечувствовать во льдах полярному мореходу. Так пусть же эти люди вспомнят о том, что лед может превратиться в камень, в плавучую скалу, когда его уносит течением, в мыс или остров, когда он попадает на мель, не уступая по прочности граниту. Пусть они представят себе далее, если смогут, следующую картину: эти горы, сложенные из кристаллов льда, уносит в узкий пролив быстрым течением; здесь они сталкиваются друг с другом, как сталкивались бы наземные горы, если бы могли прийти в движение, поднимая громоподобный шум; гигантские обломки срываются с их отвесных склонов до тех пор, пока, потеряв равновесие, ледяные горы не перевертываются, вздымая вокруг себя валы и образуя водовороты; тем временем более плоские ледяные поля, которые ветер и течение гонят на эти горы или скалы, то поднимаются над водой, то снова в нее падают, усиливая неописуемый грохот и волнение моря.
Нелишним будет также постараться понять и прочувствовать всю нашу беспомощность в такой обстановке. Нет такой минуты, когда можно предвидеть, что произойдет в следующее мгновение; нет такой минуты, которая не может стать последней как раз тогда, когда вот-вот должно прийти спасение и убежище совсем близко. Положение поистине необычное и опасное. Но, наводя ужас, оно часто не дает времени ему поддаться, так быстро сменяются события и так резки переходы. Хотя грохот, движение и толчея вокруг отвлекают внимание и трудно сосредоточиться на чем-либо среди подобного хаоса, от морехода, попавшего в такое положение, требуется особая наблюдательность, чтобы не упустить момент, когда можно воспользоваться передышкой или спастись. Но самое страшное заключается в том, что в подобных обстоятельствах нельзя ничего делать, нельзя предпринимать никаких попыток. И хотя наблюдаемое вокруг движение побуждает моряка к деятельности и ему с трудом удается побороть инстинкт, повелевающий бороться с угрожающей жизни опасностью, он должен набраться терпения, как будто все происходящее его нисколько не касается и не тревожит: все, что ему остается, — это спокойно ждать решения своей судьбы, каково бы оно ни было. Ни изменить его, ни избежать он не в состоянии.
Несмотря на постоянное чередование таких чудовищных схваток со льдом, Джон Росс все же продолжал вести свое неуклюжее судно на юг и прибыл к концу сентября в гавань Виктори.
Перед тем как продолжить записи в этом журнале, мне хочется кое-что сообщить о состоянии нашего судна и особенно его машины в данный момент. Опыт последних недель научил нас относиться к своему судну, как к паруснику; не подлежит также сомнению, что если за последнее время машина и давала нам какие-то преимущества, то они были не больше тех, какие могли обеспечить наши две гребные лодки, используемые для буксировки. Итак, не принося никакой пользы, машина превратилась в тяжелую обузу, занимая вместе с топливом две трети корабля. Она с самого начала превратилась в дополнительный источник беспокойства, прибавившегося ко всем тревогам и неприятностям, о которых я уже писал. Дело в том, что ее должны были обслуживать четыре человека, по своей специальности ранее не связанные с морем, что значительно ограничивало численность матросов. Более того, по замыслу конструкторов, машина считалась основным двигателем, и потому количество мачт и парусов было соответственно сокращено. Ведь предполагалось, что паруса потребуются только в штормовую погоду. Фактически «Виктори» был таким судном, окончательный приговор которому был вынесен, так сказать, подкупленными присяжными. В дополнение к перечисленным неполадкам на судно при столь несовершенном двигателе была возложена еще одна тяжелая обязанность: буксировать «Крузенштерн», 18-тонный бот, водоизмещение которого составляло одну четверть водоизмещения «Виктори». Все это, вместе взятое, причинило такие затруднения и помехи, какие мы не могли предвидеть, когда покидали Англию.